Пять шагов по облакам - Устинова Татьяна Витальевна

Он достал какую-то бумажку, сложенную пополам, и через головы протянул Гудковой.

— Это адрес детского дома в Гатчине, где находится ваш сын.

Тамила Гудкова взялась рукой за Константинова. Глаза у нее стали немного больше лица.

— Темная история, и мы списали ее на то, что произошла она несколько лет назад, когда в нашем го сударстве был… беспорядок, — Баширов сдержанно улыбнулся, и из его улыбки следовало, что теперь-то в государстве порядок почти идеальный. — Его собирались переправить приемным родителям за границу. Здоровый ребенок с хорошей родословной и отличными генами!.. Для этого его подменили на мертворожденного, сына какой-то наркоманки, которая, кажется, даже не заметила, что у нее родился мертвый ребенок.

Тамила Гудкова поднялась, все еще держась за Константинова, и шагнула вперед. Бумажку из руки Баширова она так и не взяла.

— Сделка сорвалась, кажется, из-за того, что директор Дома малютки, который собирался продать вашего ребенка, умер от разрыва сердца прямо у себя в кровати. Бог все видит, — пояснил Ахмет Салманович. — И никогда не опаздывает. Поэтому ваш малыш остался в детском доме, где он находится по сей день. Вы можете поехать и забрать его хоть завтра.

Константинов тоже поднялся, выхватил у Баширова бумажку и сунул ее в карман.

— Мы лучше сегодня, — сказал он быстро. — Чего тянуть-то? Спасибо, Ахмет Салманович.

— Тамилочка, держись, — попросила Лера Любанова. — Держись. Тебе немного осталось.

И тут все как-то очень быстро исчезли из кабинета — кто куда.

Тамила с Константиновым выскочили так, как будто за ними гнались, Полянского забрали охранники Баширова, недоумевающий Левушка Торц выплыл, высоко подняв плечи, и Марьяна убежала, и бандерлоги, пятясь, канули за дверь.

Лера и Баширов остались одни.

— Я жду, — сказал Ахмет. — У вас было время до вечера. Уже вечер. Вы приняли решение?

Василий Артемьев обнаружил, что у него выключен телефон, только под вечер. Он целый день провел без телефона и даже не догадался посмотреть, работает тот или не работает!

Он приехал домой, обнаружил, что любимой нет, приготовил ужин и стал ждать. Ждал он довольно долго, а есть хотелось невыносимо, и тогда он съел свой кусок мяса и выпил свою кружку чаю, решив, что, когда она вернется, поужинает еще раз.

Он сел к компьютеру, посмотрел свою почту, поковырялся в договорах — какой там начальник металлургического производства, в каждой бочке затычка он, и больше ничего! И тут его неудержимо потянуло в сон.

Он сильно нервничал в последние дни, почти не спал, и теперь глаза просто слипались. Подперев голову рукой, чтобы не падала, он еще некоторое время таращился в монитор, силясь читать, но буквы сливались перед глазами.

И тогда он решил, что поспит немного. Мелисса всегда над ним смеялась, когда он спал днем, и называла его каким-то Псоем Псоевичем из Островского. Псой Псоевич, как понял Артемьев, был купец и только и делал, что спал. Артемьев оскорблялся и начинал длинно объяснять ей, что он так устроен, что когда ему хочется спать, то просто жизнь не в жизнь, но она все равно над ним смеялась. Он решил, что поспит совсем немного, до ее приезда, дополз до дивана в гостиной, рухнул и заснул, и ему снились какие-то странные сны.

Василий проснулся, когда за окнами синело, и некоторое время не мог понять, сколько же он спал, утро уже или все еще вечер. Он сел на диване, потряс головой, потер глаза и щеки, закурил и посмотрел на часы.

Было около половины одиннадцатого.

Мелисса давно должна быть дома. Куда ее опять унесло?!

Ну да, да, утром он сказал ей что-то такое не слишком приятное, но не потому, что хотел ее оскорбить, а потому, что испугался до смерти. Он испугался, еще когда она пропала, и с тех пор всего боялся!..

Все было так просто, так легко… до нее, и все так фатально и необратимо изменилось. И он понятия не имел, рад он этому или не рад.

Кажется, нет, не рад.

Теперь он твердо знал, что не спасется — он обречен на нее, как на казнь, и вся его жизнь теперь зависит от нее. Он даже представить себе не мог, что они когда-нибудь расстанутся, хотя время от времени утешал себя тем, что переживет разрыв, если он случится, и начнет все сначала.

Не начнет.

Вернее, может быть, и начнет, но только это будет уже не он.

Василию Артемьеву всегда сомнительной представлялась идея клонирования, ибо особь, которая должна будет появиться на свет в результате такой процедуры, особь, совпадающая с исходником точечка в точечку не только цветом волос и глаз, а также строением черепа, но и всеми молекулами и атомами совпадающая, все же будет совершенно самостоятельной единицей.

Клон Василия Артемьева, возможно, будет точной копией Василия Артемьева, но уж точно не им самим. У клона будут какие-то другие желания, потребности, чувства и мысли, несмотря на то, что молекулы и атомы останутся прежними.

Если он потеряет ее, свою чертову знаменитость, ему придется исчезнуть. Его место займет клон, и с этим ничего не поделаешь.

Этот клон будет «продолжать жить», как говорится в таких случаях, будет ругаться с начальством, руководить металлургическим производством, ездить на машине Артемьева и спать на его диване. Именно клон, а не он сам в конце концов «устроит свою личную жизнь», женившись на хорошей и доброй девушке Зое, которая давно и безуспешно строит ему глазки. Возможно, клон даже будет с Зоей счастлив, если ему удастся, конечно, убедить ее не таскаться по субботам «на дачу» и не спроваживать под кухонный стол его кофейную машину. У них родятся дети, похожие на Зоиных мамашу и папашу, и когда-нибудь клон помрет заслуженным металлургом России, и внуки, похожие на тех же папашу и мамашу, испуганно тараща глаза, положат на его свежую могилку по букетику жухлых гвоздик! Помрет он исключительно от скуки, от невозможности чем-то и дальше себя занять именно в этом мире, и придется ему отправляться в иной.

Он помрет от скуки, потому что только с Мелиссой ему интересно, а без нее он — клон, и больше ничего.

Осознавать все это было трудно, и, осознав, он решил, что она никогда не должна об этом узнать. Никогда и ни за что.

Тут стали понятны всякие загадочные литературные произведения, написанные великими старцами прошлого, о фатальной зависимости мужчин от женщин, а он-то, дурак малолетний, когда-то думал, что речь старцы вели о сексе и только такую зависимость имели в виду!

Ему стало нечем себя утешать. До Мелиссы ему казалось, что все легко, все взаимозаменяемо, как детальки в конструкторе, эта подходит больше, та меньше, ну и что тут такого!.. Когда появилась она, выяснилось, что «подходит» только одна, самая главная, все остальное — эрзац, подмена, попытка убедить себя в том, что и без главной детали механизм может работать, а он не может!..

Он все сидел на диване, курил и смотрел в окно.

Ладно, он чуть не умер, когда потерял ее. Потом он чуть не умер, когда нашел и понял, что некому за нее отомстить, и это чувство бессилия было невыносимо, как будто он вдруг сделался импотентом! Что это за мужчина, который не может защитить свою женщину?!

Потом он чуть не умер, когда осознал свою «зависимость», по-хорошему осознал, от всей души.

Потом он сделал неуклюжую попытку сказать ей, что не рад этой наркотической, нет, хуже, чем наркотической, зависимости, и Мелисса вдруг пропала из дома! Она никуда не должна была сегодня ехать. У нее книжка не закончена, и она должна сидеть дома и писать книжку. Уж он-то знает, как она работает, когда «поджимают сроки», с места не сдвинешь, даже на улицу не выгонишь!

В сердцах он смял в пепельнице окурок, зашел за стойку, отделявшую гостиную от кухни, и включил чайник. Чайник моментально стал бодро посапывать, и Артемьеву очень захотелось чаю.

Он достал свою кружку и еще пряник. Он любил сладкое, как маленький, и над этим Мелисса тоже смеялась.

Вот как получилось. Она все про него знает, и он все про нее знает, и в ее квартире у него есть собственная кружка, собственные полотенца, собственный компьютер и собственная жизнь, которая возможна, только когда она рядом! Ее нет — и жизни нет, все очень просто.

Проще не придумаешь.

Беда, вдруг сказал кто-то у него в сознании. С ней беда. Ты стоишь тут, думаешь о высоком, а с ней беда.

Василий Артемьев еще секунду постоял, потом вдруг бросился к дивану, раскопал свой мобильный телефон и набрал ее номер.

Он считал секунды, пока шло соединение.

Раз. Два. Три.

В трубке грянул длинный гудок. Ра-аз. Два-а. Три-и.

— Возьми трубку, — сказал он в телефон. — Сейчас же возьми трубку.

Она не отвечала.

Беда, понял он. Точно, беда.

Он сунул телефон в нагрудный карман, так и не выключив, и теперь из кармана слышались тонкие, как комариный писк, затяжные гудки. Она не отвечала.

Как слепой, он пошарил по стене в поисках выключателя, нашарил, и свет зажегся. Сильный ровный электрический свет, свидетельство нормальной жизни, которая продолжалась на всей планете, кроме их квартиры. Он сунул ноги в кроссовки, полез в пиджак за ключами от машины, не нашел, выругался и нашел их на привычном месте возле входной двери. У них в холле стоял длинный резной комод, специально для того, чтобы складывать на него ключи, перчатки и прочую мелочь. Комод Василий Артемьев привез как-то из города Электросталь, где тот продавался в антикварной лавке, и Мелисса этот комод обожала.