Капкан на честного лоха - Троицкий Андрей

Однажды Климов стал свидетелем того, как одному мужику блатные арматурным прутом переломали руки и ноги. Затем его, ещё живого, сбросили в глубокую выгребную яму, где годами гнили, пузырились зловонные кухонные отбросы. Любой желающий мог подойти и сверху ударить тонущего в дерьме человека палкой. «У меня мать померла, – орал мужик. – Мать у меня».

Бедняга вдоволь наглотался нечистот перед тем, как в них утонуть. Оказалось, блатные приговорили человека только за то, что тот накануне был вызвал в административный корпус и пробыл там подозрительно долго. «А не сука ли он?» – высказал кто-то свою версию мелкого происшествия. И все. Нескольких брошенных слов перетянули, перевесили человеческую жизнь.

Позже выяснили, что мужика вызывали в администрацию, долго мурыжили в коридоре перед тем, как зачитать телеграмму, в которой сообщалось о смерти матери.

* * *

Вечером Климов был обязан посещать уроки вечерней школы.

«Почему меня записали в седьмой класс? – спросил Климов начальника своего отряда. – Во-первых, у меня высшее образование. Во-вторых, я не хочу туда ходить…» «В-третьих, тебе ещё много лет здесь тянуть, – продолжил начальник. – Скажи спасибо, что в третий класс тебя не отправили. А в-четвертых, заткнись и пошел на хер».

Словесность в школе вел худой, как жердь, и злобный, как сторожевая собака, мужик лет сорока пяти по фамилии Глотов, из вольнонаемных. Ученики, намахавшиеся за день лопатами, ломами и молотками, засыпали за партами, глаза сами собой закрывались, карандаши вываливались из рук. Самому Глотову было до зевоты скучно диктовать сложноподчиненные предложения, объяснять правила правописания или проверять тетрадки.

Он развлекался тем, что дожидался, когда кто-нибудь из класса закроет глаза, положит голову на плечо соседа по парте. Глотов понижал голос до шепота, на цыпочках подкрадывался к своей жертве, на ходу надевал на правую руку перчатку из толстой кожи. Широко размахнувшись кулаком, давал ученику такую зуботычину, что спящий слетал со стула на пол, отхаркивал кровь, валялся в проходе и долго не мог встать после нокаута. Другие учащиеся выходку преподавателя приветствовали угодливыми улыбочками или смехом.

«Поднимайся, тварь, иди к доске, – брызгая слюной, орал Глотов и наступал носком ботинка на пальцы лежащего на полу человека. – Поднимай жопу, тебе говорят. Ты что же не хочешь учиться? Отвечай». Сказать «не хочу», значит, получить пять суток ШИЗО. «Хочу учиться, гражданин начальник», – провинившийся ученик вставал, смотрел в пол и раболепно сутулился.

«Тогда пиши на доске следующее предложение, – Глотов обнажал в кривой улыбке коричневые зубы. – Пиши под мою диктовку. Я не человек… Так и пиши. Я не человек, а лошадиная отрыжка, которая хочет исправиться, но навсегда останется только отрыжкой, а не человеком. Где запятая, тварюга, мать твою язви?»

Климову, только начавшему занятия в классе, за первый месяц учебы досталось больше других.

Несколько раз он засыпал за партой и попадался в ловушку садиста и психопата Глотова: сначала был избит учителем, а затем публично оскорблен и унижен у доски. Во время урока Глотов пользовался не только тяжелыми кулаками, но другими подручными учебными материалами. Раздвижной металлической указкой, метровой деревянной линейкой, старым сапогом, цветочным горшком. Бил чем под руку подвернется.

Достав в медсанчасти кусочки пластыря, Климов, чтобы не заснуть на уроке в очередной раз, стал приклеивать верхние веки ко лбу. Но этот фокус мало помог, Климов пару раз засыпал и с открытыми глазами. Климов не мог придумать, как уйти от побоев, как заслужить расположение учителя. Не то, чтобы Климов боялся чужих кулаков, нет. Но он не был уверен в себе. Опасался, что очередного унижения не выдержит, бросится на Глотова, повалит его на пол и перегрызет учительское горло зубами.

Решение проблемы нашлось само.

Однажды Глотов спросил учеников, кто из них умеет красиво рисовать и выводить красками буквы. Над классом поднялась одинокая рука Климова, некогда посещавшего школу с художественным уклоном.

Четыре дня подряд он оставался после занятий, наклеив пластырь на веки, допоздна рисовал гуашью и акварелью шапку стенной газеты «Утро новой жизни». Даже, получив разрешение Глотова, спал под школьной партой, потому что барак к ночи запирали. Климов управился к сроку, к ноябрьским праздникам, пообещав Глотову, что впредь будет рисовать все, что тот скажет.