Комната смеха - Данилова Анна

Глава 19

– Что ты видела там? – спросил Вадим Валентину шепотом. Она сидела совсем рядом с ним на переднем сиденье, в то время как Тамара Седова, уютно расположившись на заднем сиденье, крепко спала. Они мчались в Москву.

– Тебе интересно? – усмехнулась Валентина. – Расскажу – все равно не поверишь. Но все это страшно любопытно, интересно, невероятно, если хочешь…

– И все-таки?

– Думаю, я была мужчиной. Я мыслила и чувствовала, как мужчина. Судя по тем вопросам, которые задавала мне довольно-таки привлекательная женщина, она была психотерапевтом или психологом. Понимаешь, если бы мы были с тобой более близки… – Сказав это, она тотчас от стыда покрылась испариной. Что он может о ней подумать? Она же имела в виду духовную близость…

– Валяй, я не мальчик. Так что ты хотела мне сказать? Что была мужчиной, который пришел на прием к психотерапевту?

– Похоже на то.

– Ты запомнила, как выглядит кабинет и эта женщина? – Вадим ушам своим не верил. И больше всего он, конечно, боялся, что это не что иное, как проявление болезни. Ему было заранее жаль Валентину.

– Да. Я узнала бы ее из тысячи. Красивая, голубоглазая. У нее были черные, словно нарисованные брови. В кабинете крашенные в желтый цвет стены, книжные полки на стенах и большой белый горшок с разросшейся бело-зеленой мясистой диффенбахией. Я сказала, что с некоторых пор не могу спокойно слышать, как смеется женщина. Я говорила, что думала. Она спросила меня, когда это началось, и я тотчас вспомнила какую-то пьяную, но красивую и очень яркую женщину, которая целовала меня и… срывала с меня штаны… – Она перевела дух, а потом спросила со злостью в голосе: – Мне прямо сейчас выпрыгивать из машины, чтобы ты не упек меня в психушку, или же ты будешь по-прежнему делать вид, что тебе интересно меня слушать?

– Не будь такой агрессивной. Человеческий мозг не изучен, поэтому я не могу не заинтересоваться тем, что ты мне только что рассказала. Согласен, все это крайне любопытно. Давай сделаем так… Возьми в ящике для перчаток губную помаду и накрась ею губы, – он говорил с ней вполне искренне, хотя в этом и была доля самовнушения.

– Это помада твоей жены?

– Неважно. Просто, если ты и на этот раз не ошибешься и расскажешь мне нечто такое, что я уже знаю, но ты знать не можешь в принципе, то я поверю тебе.

Он и сам хотел поверить в то, что говорил. А потому, глядя на то, как спокойно Валентина открывает колпачок помады и, достав из сумочки зеркальце, проводит ею по губам, не скрывал своего растущего интереса к тому, что сейчас происходило на его глазах. Больше того, машина взяла резко вправо и притормозила на обочине. Тяжелые и хлесткие брызги грязи, смешанной со снегом, от пролетающих мимо машин буквально заливали стекло со стороны водительского места. И Вадиму казалось, что это обливают грязью его самого. Ощущения были не из приятных, особенно если учитывать еще и то, чем они занимались сейчас с Валентиной, этой слегка тронутой девицей, у него в машине.

Валентина сидела, застыв с губной помадой его жены Лили в руке и глядя перед собой немигающим взглядом. Вадим подождал около двух минут, во время которых лицо Валентины порозовело, а на носу выступили капельки пота, после чего осторожно вынул помаду из пальцев своей подопечной. Она тотчас очнулась и, тряхнув головой, шумно вздохнула, сдувая со лба повлажневшую челку.

– Думаю, эта моя фантазия, как ты это называешь, удивит тебя еще больше. – Валентина смущенно улыбнулась. – Придвинься ближе, а то мне неудобно… Значит, так. Я была в гостинице «Москва», что на Охотном Ряду. Это точно. Я знала это. И мне надо было уйти из номера, потому что я была записана к парикмахеру, а время поджимало. В гостиничном номере на широкой кровати спал, раскинув руки и ноги, огромный волосатый мужчина. Голый, совершенно голый. Но красивый. Ему, я думаю, под пятьдесят, волосы седые, черты лица правильные. Такие мужчины не могут не нравиться женщинам. Да, вот что еще: он был возбужден, и мне не хотелось уходить. Однако я оделась…

– Что ты надела? – Теперь уже нервничал Вадим. Он и сам пожалел, что предложил ей этот чудовищный по своей правде эксперимент. – Что, что на тебе было?

– Красная юбка на пуговицах и черная кофточка. Еще чулки, тоже черные…

– Все, хватит. А что было дальше?

– Ничего особенного. Я подошла к большому, в золоченой лепной раме, зеркалу, достала помаду и написала на ней: «Гамлет, я в парикмах. Твоя Офелия». Написала, поправила чулки и вышла из номера.