Пикник на красной траве - Данилова Анна

Она мысленно прикидывала, сколько времени прошло с того момента, как она скинула тело Инги Новак с поезда, и до полной остановки поезда. Сопоставив приблизительную скорость, с которой он подъезжал к станции, и умножая это на время, она получала путь в километрах.

Закрыв глаза и вдыхая всей грудью влажный хвойный запах (вдоль насыпи росли ели, а дальше от рельсов, в низине, поблескивало маленькое озерцо или большая лужа), она представила себя в кабинете математики. Стоять у доски она никогда не любила, ей казалось, что все, весь класс, видят ее худенькие ножки, едва прикрытые юбкой-гофре, слишком длинную шею, которую ей всегда почему-то хотелось втянуть в плечи. Учительница математики Вера Александровна, спокойная и умная женщина в вечном темно-синем трикотажном костюме и коричневых туфлях-лодочках, просит начертить на доске путь между двумя пунктами и вычислить его. Марго все делает машинально, дрожа всем своим худеньким телом и думая о том, что то, чем они занимаются, вообще никому и никогда не понадобится – машинист и сам знает, сколько километров от пункта А до пункта Б! Мелок летит из ее рук на пол и раскалывается на две части. Все смеются. Всем смешно. А ей хочется исчезнуть вместе с доской, поездами-скоростями, раствориться в воздухе, НЕ БЫТЬ. Ваша девочка способная, но уж больно зажата. Как выйдет к доске, так сразу же и теряется. А ведь в тетрадках у нее полный порядок. Это правда, что вы собираетесь выйти замуж? Вы уверены, что на Рите это не отразится? Вы, как мать, должны учитывать ее сложный подростковый возраст. И что это за человек? Он младше вас?

Но мама так и не вышла за него замуж. Заболела. Марго взяли к себе какие-то родственники, она даже лиц их не запомнила. В памяти осталась лишь большая комната, в самом центре – стол, а на нем гроб, в котором мама, помолодевшая, похудевшая, как девочка с красиво уложенными вокруг желтоватого лица волосами. Слышали? Они Риту в интернат собираются определить. Вот увидишь, они эту квартиру сдавать будут, а девочка на всем казенном… Что за народ пошел? А кто вон тот мужчина? Тот самый? Из Москвы? Молодой, ему Риту не отдадут…

Страх настиг ее в тот момент, когда она увидела белеющий предмет в голубоватой тени плотно стоящих елей. И если кто из пассажиров, стоящих у окна, смог разглядеть человеческое тело, подумала она тогда, то все равно сюда приедут не раньше сегодняшнего полудня. Да и вряд ли кому придет в голову звонить в милицию или сообщать проводнице об увиденном. Это могли быть белая бумага, мешок из рисовой соломки, набитый мусором и сброшенный с поезда…

Колени ее подкосились, когда она увидела белое, в налипшей грязи и пыли обнаженное тело своей попутчицы, налетевшее, по всей вероятности, на преграду – толстый ствол ели, да там и остановившееся, полусогнутое, со страшными рваными ранами и ссадинами – словно по коже водили наждачной бумагой или редкой металлической расческой с острыми зубьями. На большой скорости, переворачиваясь, это тело летело с насыпи, ломаясь и разрушаясь, как выброшенная из окна кукла.

Марго, дрожа от страха, утянула за руки ставшее как будто еще тоньше и длиннее тело подальше, в гущу деревьев – она уже слышала гул приближающегося поезда. Никто не должен увидеть их вместе. Затем вернулась за лопатой и, надев резиновые перчатки (они оказались велики, и кончики пальцев надулись от образовавшегося там воздуха, что сильно мешало движению), принялась копать землю там же, где и стояла. Труп, чтобы не видеть, она прикрыла клеенкой. Она копала долго, с перерывами, во время которых уходила подальше от крепкого духа свежеразрытой земли, саднящего горло запаха новой клеенки и, как ей казалось, самого трупа… Спину ломило, голова раскалывалась, а яма была слишком мелкой… Она копала, обливаясь потом и чувствуя, как горят ладони. Потом ее неожиданно стошнило. Затем – еще. И все же ей предстояло самое тяжелое – завернуть труп в клеенку и залепить скотчем.

Она проделала это в панике, совершая множество ошибок (первый раз она обернула тело клеенкой, сложенной вчетверо, словно кто-то подталкивал ее и торопил: быстрее, быстрее), но в конце концов ей удалось превратить тело Инги Новак в плотный белый кокон, обмотанный скотчем. Она уложила его в яму, присыпала землей и, выпрямившись во весь рост, огляделась. Тишина, покой, умиротворение. Но все это для кого-то, но не для нее. И не для Инги. Она воткнула лопату в землю и, упаковав перчатки, торфяные горшки и бутылку с удобрением в пакет, сделала несколько шагов к насыпи (раз, два, три… двадцать восемь), затем повернулась налево и, устремив взгляд на едва заметную светлую точку – станционные строения, – снова начала отсчет. Она знала, что, если не собьется и досчитает до самого конца, то позже, уже в гостинице, измерит шаг и умножит на их количество, выяснив таким образом путь. Снова путь.