Волк насторожился - Бушков Александр

– А ведь пулемет, как и пистолет, в два счета идентифицировать можно, – сказал Данил. – Принцип тот же.

Они смотрели друг другу в глаза, стоя у карты.

– Я, конечно, люблю порядок, – сказал наконец Бортко. – Будь он хоть плохонький. Но я ж не Дон-Кихот Шантарской губернии, в самом-то деле. На стену с тараном надо переть, а не с собственным лбом.

– У вас же есть человек…

– Это ты про того, с оборванным ноготком? Он, конечно, поет, только песни у него короткие и скучные. Мало еще одного такого певца. И кассетки этой мало, хоть она и интересная, зараза. Для прежнего времени и хватило бы, но теперь, когда над душой комиссия усядется, нужно что-то поувесистей… А пулемет, между прочим, снять легко. В болоте утопить еще легче. И если это чья-то самодеятельность, а так оно, вернее всего, и обстоит, то можно себя выставить последним идиотом. И будешь заведовать где-нибудь на Таймыре вневедомственной охраной, документы у оленей проверять…

– Фрол жив? – напрямую спросил Данил.

– Во всяком случае, в морги никого с таким имечком не привозили. – Бортко тщательно выдернул булавки и сказал, не глядя на него: – Только чтобы тихо было в городе, понял? И без того за последние две недели «висяков» со жмуриками набралось столько, что класть некуда. Для меня на улице имени твоего троюродного дедушки скоро персональный коврик заведут и персональную банку с вазелином… Живи тихо, ясно? Сутки я тебе гарантирую. А насчет остального – сам крутись, не мальчик…

…Этот девятиэтажный дом из светло-желтого кирпича, напоминавший в разрезе мерседесовскую звездочку, прозванный в народе «дворянским гнездом», был закончен постройкой аккурат к антиалкогольному указу, и обитать там должен был народ в лице его лучших представителей. Когда разрешили перестройку и гласность, вокруг «Дворянского гнезда» закипели митинговые страсти с радикальнейшими плакатами – но, как водится, кончилось все тем, что митинги как-то незаметно рассосались, а в пару-тройку пустовавших квартир заселились все же демократы – опять-таки в лице лучших своих представителей вроде доцента Филимонова, бывшего любимца обкома КПСС, а впоследствии автора нашумевшей пьески «Шлагбаум в небесах» поэта Харисова еще парочка вовремя прозревших реформаторов. Когда Данил загонял на стоянку свой непрезентабельный «жигуль», возле подъезда как раз прогуливал дорогущую китайскую собачку шарпея один из этой когорты – низенький раскосый майор Елдыбаев, сагаец, в последнее время производивший свои корни от легендарного Елди-гей-нойона, сражавшегося некогда с Чингисханом. В свое время Елдыбаев угодил в военное училище по разнарядке для малых народностей, а потом попал в Афганистан, откуда вернулся с парочкой орденов и шрамом на голове, пару лет смирно просидел секретарем дивизионного парткома в местном гарнизоне, а за пару месяцев до ГКЧП принародно сжег партийный билет и объявил себя демократом. В первые дни путча его как-то не было видно, однако двадцать первого августа Елдыбаев объявился у осажденного демонстрантами обкома с учебным автоматом на перевес, так что к раздаче медалек успел. Злые языки поговаривали, что его эффектный шрам происхождения не боевого, а коммерческого – якобы Елдыбаева, втихую толкавшего моджахедам казенный бензин, шарахнул по голове прикладом не сошедшийся в цене курбаши, после чего майора и спровадили в Союз, чтобы не портил серьезным людям торговлю своим жлобством. Однако газетку, посмевшую уязвить нынешнего сокола демократии намеком на былые гешефты, сокол быстренько привлек к суду, и даже высудил кое-какую денежку – поскольку искать сейчас в Афганистане неизвестно с кем дравшегося курбаши не взялся бы и сам Джеймс Бонд…

Поднимаясь по широкой чистой лестнице, Данил уже засек наружку, неизвестно, правда, чью – двое в синей «тойоте», примостившейся на самом краешке стоянки, так, чтобы при нужде моментально выехать на дорогу. Ошибаться он не мог – столь к о л ю ч и й взгляд ни с чем не спутаешь…

Привратники из холла давно исчезли, но их заменила железная дверь с кодовым замком, содержавшаяся в полной исправности. Данил, пробежав глазами инструкцию, нажал кнопки.

– Кто? – раздался вскоре голос Лары.

– Знакомый, – сказал он, наклонившись к дырчатой металлической пластинке. – Напарник, короче говоря… Замуж не раздумала, звезда моя?

В динамике послышался непонятный звук – то ли приглушенный вскрик, то ли оханье.