Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

Тут уже я чего-то не понимаю. Смотрю на Мирину маму, как ученик, ждущий объяснения. И объяснение звучит:

– Мы же уже все продали! И этот стол, и стулья, и кровати! Люди деньги дали, ждут теперь, чтобы все забрать! А что мы им скажем? Скажем, извините, муж мне развода не дает?

Уже за чаем с тортом я понимаю, что ждет меня неприятная миссия: уговорить Давида Исааковича пойти со своей женой в ЗАГС и развестись. Но сладкий крымский мускат, которым я запивал замечательную начесноченную курицу, сделал меня сговорчивым и мягким.

83

Киев. Август 2004 года.

За окном кабинета беснуется солнце. Еще вчера я мучительно думал: как быть с отпуском, а сегодня шеф эту проблему снял с повестки дня. Отпуск откладывается, и это к лучшему. Все равно работа летом по интенсивности раза в три расслабленнее, чем зимой. Заседания Кабмина проводятся ради телекамер. Серьезные вопросы переносятся на сентябрь-октябрь, а их место занимает обсуждение «общей» политики. Что такое «общая» политика? Это, например, курс на дальнейшее озеленение поселков городского типа, это призывы и гарантии отдать долги по зарплатам, это обещания и даже постановления об улучшении инвестиционного климата и ослаблении налогового пресса на мелкий и средний бизнес. У крупного бизнеса нет актуальных проблем. Крупный бизнес всегда дружил с «прессом». И вот неожиданно внеочередное заседание Кабмина. Близятся президентские выборы, и гарант Конституции требует «аккумулировать» позитив. Бороться с негативом труднее, чем аккумулировать позитив. Ну что ж, будем аккумулировать. Помощники уже написали текст выступления, которое я буду оглашать вместо шефа. Шеф мудрый. Он на эти дни устроился подлечиться в больнице и оттуда держит руку на пульсе. Но заседание Кабмина завтра, а сегодня можно спокойно почитать выступление и, если возникнут вопросы, вызвать авторов текста для окончательной редакции.

– Сергей Павлович, к вам, – почти шепотом говорит Нилочка в приоткрытую дверь. И делает многозначительные глазки.

«Кто же это?» – думаю я и отклоняюсь в сторону, чтобы увидеть посетителя до того, как он пройдет внутрь.

Невысокий. Худощавый. Черный костюм кажется простоватым, но сидит отлично. Или это фигура у посетителя спортивная? Глаза узковатые, да и лицо некрупное. Я в недоумении, посетитель даже на депутата не тянет. Да и депутаты так свои значки любят, что их за версту видно.

– Проходите! – барским тоном зову я посетителя. Мне кажется, что он стесняется.

Посетитель садится напротив и смотрит на меня внимательно, словно уже о чем-то спросил и теперь ждет ответа.

– А вы по какому вопросу? – наконец интересуюсь я.

Он поднимается со стула и протягивает мне руку. По лицу видно, что пребывает он в замешательстве. Его неуклюжесть вызывает у меня улыбку.

– Майор Светлов, – представляется он. – Отдел внутренней безопасности.

– Бунин, – говорю я, и в мои мысли закрадываются первые сомнения. – Это не вы тут были во время моего отсутствия?

– Мы, – улыбается он. – Мы были. Это наша работа.

Над рабочим столом зависает пауза. Теперь мне понятно, о чем предупреждала своими зелеными глазками Нилочка, объявляя о посетителе.

– Да вы не беспокойтесь. – Майор Светлов опускает правую кисть на стол и барабанит пальцами по дереву. – Мне бы вам несколько вопросиков задать, да и все!

– Задавайте, – выдыхаю я. А в душе делается страшно. В душе зима и снег, и я, голый, босиком бегу по снегу и оглядываюсь на ходу. Потому что там, за спиной, волки воют.

– Вы понимаете, Сергей Павлович, что госслужащий, делающий такую стремительную карьеру, как вы, требует особого внимания.

– Со стороны вашего отдела?

– Да, и это совершенно нормально. Мы же должны быть уверенными, что люди, которых допускают к высшей власти, осознают свою ответственность за все, включая своих близких и друзей, и ни на мгновение не теряют лояльности к государственным интересам.

Я киваю, а в голове галопом скачут мысли-догадки, пытаясь подсказать причину этого визита и предшествовавшего обыска. Всплывают в памяти конверты, которые я так поздно убрал из стола. По сути, это единственное, но и самое крупное мое отступление от правил. От правил, по которым, как мне кажется, никто не живет и не работает.

– Знаете, я никогда не лоббировал ничьи интересы. – Стараюсь, чтобы голос звучал как можно убедительнее и самоувереннее. – Есть вещи, которые мне трудно объяснить. Но я гарантирую вам, что буду впредь намного ответственнее.