Убийство со взломом - Харрисон Колин

Сейчас он стоял перед полками с едой, журналами, перед прилавками свежих фруктов. Нет сомнения, что и Дженис нередко стояла здесь, где стоял сейчас он, прикидывая, что она должна купить, и продавец, уж конечно, обратил внимание на привлекательную постоянную покупательницу. Но разумеется, спросить о ней прямо он не мог. Люди в этом районе не привыкли болтать, особенно с незнакомцами. Питер поглядел на продавца, понимая, что должен разговорить его, и надеясь на то, что тот не видел его накануне в телевизионных новостях.

– Дайте мне лотерейный билет, пожалуйста, – попросил Питер.

– Лотерея моментальная или очередной тираж?

– Моментальная. Спасибо.

– Доллар, – сказал продавец, пробивая чек. – Один американский доллар. Отличная валюта, принимается во всем мире. Высоко котируется на черном рынке.

Питер сунул билет в карман рубашки и сделал шаг к контейнеру с прохладительными напитками.

– Я еще возьму бутылочку апельсинового сока. – Он решил сказать какую-нибудь глупость – дать тому почувствовать себя вольготнее. – Пить так охота, что кажется, десяток таких и то будет мало.

Собеседнику это понравилось.

– А у меня теперь пузырь скукожился. Только полбанки содовой и вмещает. В два раза меньше, чем ваш.

– Что ж с ним такое случилось?

– Да неудачно приземлился в зоне посадки. На нашу собственную мину. Его и прошило осколком. Полпузыря как не бывало. Комиссовали прямехонько в распрекрасную нашу Филадельфию, в самый ее райский южный уголок.

– Так вы здесь старожил? – По опыту в судах он знал, что люди охотно рассказывают о себе, если считают, что ты им симпатизируешь.

– Мамаша моя здесь живет, в квартале отсюда. У нее болезнь Альцгеймера, вот я и поселился у нее. Она все бродит и бродит по дому, скоро ковры выбрасывать придется – она в них уже дорожку протоптала. Но физически она еще крепкая. По крайней мере, ренту платить не нужно. А ренты сейчас, скажу вам, здесь подскочили дай бог.

Питер кивнул:

– Похоже, на той стороне ремонт идет полным ходом.

– Да, все словно с ума посходили – ремонтируют свои берлоги, – ворчливо подтвердил продавец.

– А зачем там контейнер? В переулке?

– Дом на углу ремонтируют.

– А соседи не возражают? – спросил Питер. – Шумно ведь.

– Соседи там – неофашисты паршивые. Фундаменталисты, туда их… – Продавец сплюнул. – Набились, как сельди в бочке, и живут. Сюда ко мне заявляются и говорят, что надо было сбросить бомбу на Ханой. Называют меня пособником дьявола и, видать, включили в список, и теперь все эти проповедники с телевидения забрасывают меня посланиями. Ненавижу. Пусть бы убирались в свою техасскую Одессу или другую какую глухомань, откуда они родом и где им самое место. Других таких оголтелых расистов в жизни не встречал!

Значит, один дом отпадает. Остаются два других.

– А тот дом, что ремонтируется, – спросил Питер, – большой там ремонт затеяли?

– Да я в этом деле не смыслю ничего. Был санитаром. Теперь вот бакалейщиком заделался. Маляры тут работают, они ко мне в обеденный перерыв захаживают. Все сплошь бабы. Лесбиянки, видать. Сам видел, как они виснут друг на друге, целуются, обжимаются. Кое-кто из них прямо красавицы. Мне что, я со всякой могу, и с теми, кто подмышек не бреют, как в Европе, правда ведь? Видали бы вы, какие в Сайгоне притоны, закачаешься. А вот в Западной Филадельфии – никудышные: грязь, шприцы грязные валяются.

Питер больше не слушал его, потягивал сок, внезапно приободрившись. Угловой дом, где работают женщины-маляры, – это верный знак, видно, Дженис остановилась именно там, если учесть ее взгляды и работу в Центре, которой она занимается. Возможно, дом этот и принадлежит тем женщинам, что его красят. Он вышел из лавочки и опять направился к угловому дому, к его парадной двери, где стал прислушиваться, не слышно ли пилы, или молотков, или голосов внутри. Все было тихо.

Осмелится ли он? Да, конечно, – другого не остается. Он толкнул очищенную свежеоструганную дверь и, осторожно ступая, прошел в пыльный холл. Перед ним были голые, заляпанные цементом стены – жилые комнаты, столовая. Свисали еще не укрепленные провода. Он шел торопливо, слыша звук собственных шагов, все время думая о пути к отступлению. Работы, видимо, производились в кухне. В ее окно он видел маляров, расположившихся на обед за столом на заднем дворе под полузасохшим вязом. В другой части двора виднелись голые кусты, старая потрескавшаяся галерейка, разнообразный мусор, сгнившие доски и заросли необрезанных, неухоженных и низкорослых деревьев. Одна из малярш открывала термос, из чего, как он понял, следовало, что к трапезе они приступили только что. Женщины с наслаждением щурились, подставляя лица необычно теплым для такого времени года солнечным лучам, и болтали о чем-то своем. У него в запасе было несколько минут на то, чтобы осмотреться. В раковине были тарелки, в ящике – коробка хлопьев. Он потянул на себя ручку холодильника. Тот открывался с трудом, но, открыв дверцу и осмотрев содержимое холодильника, он успокоился. Он увидел там мокнущий в миске брикетик тофу, салатный соус, грейпфрут и завалы овощей на второй полке. Вода в бутылке. Одним словом, Дженис присутствовала здесь во всей своей вегетарианской красе и сущности. Пророщенная пшеница. Полбутылки вина. Вино красное, откупоренное ради какого-то счастливого празднества. Поселилась она здесь прочно. И уж, наверное, спала на втором этаже.