Крылья страха - Данилова Анна

Она провела Ломова в гостиную и предложила сесть в кресло.

– Скажите, – говорила она, нервничая и дрожа всем телом, – вы не обидитесь, если я покину вас минут на десять? Поверьте, это очень важно. А потом я целый вечер буду в вашем распоряжении.

– Это как-то связано с вашей сумасшедшей работой?

– Почти, – уклончиво ответила она. – Так я выйду на минутку?

– Бога ради.

Юля кинулась в прихожую, но там уже никого не было. Тогда она открыла дверь, но стоило ей сделать пару шагов, как ей пришлось зажать ладонью рот, чтобы не закричать…

Прямо возле ее двери, на холодном бетонном полу лестничной площадки лежала Лора. Тело ее приняло форму буквы S, руки раскинуты, ноги согнуты в коленях, волосы разметались. На виске зияла рана, аккуратная, какая бывает при выстреле в упор с характерным отпечатком дульного среза.

Юля не верила своим глазам. Вот только крови было меньше, чем ТАМ, в квартире Садовниковых.

Теперь главное заключалось в том, чтобы взять себя в руки, вернуться в квартиру и позвонить Крымову, Шубину или Наде. Что она и сделала, позвонив сразу всем. Но в агентстве уже никого не было. Надин домашний телефон молчал, так же, как шубинский и крымовский. Длинные гудки убивали своим равнодушием.

Перед тем как звонить в милицию, Юля решила снова выйти в подъезд и удостовериться, что Лора Садовникова действительно лежит здесь, за дверью, с простреленной головой.

Она медленно открыла дверь, показавшуюся невыносимо тяжелой, и испустила тихий вскрик-всхлип, когда обнаружила, что никакой Лоры на лестничной площадке уже нет… И ни капельки крови. Ничего. Разве что запах духов…

Она вернулась к Ломову белая, как покойница. Села в кресло напротив него и закрыла глаза. Она боялась, что стоит ей сейчас открыть глаза, как исчезнет и он. И кому же тогда она будет говорить «спасибо» за оригинальный утренний торт?

Но он не исчез. Когда она открыла глаза, он внимательнейшим образом рассматривал ее, пытаясь, очевидно, понять, что же с ней все-таки происходит.

– Вы извините меня, но мне действительно нездоровится.

– Я уже понял. Я же взрослый мужчина, со мной можно запросто. Но я могу хотя бы на полчаса остаться здесь, у вас?

– Разумеется.

– Скажите, вас не шокировал мой торт?

– Торт? Если честно, то, конечно, шокировал. Но, как я понимаю, вы не можете жить без подобных чудачеств.

– Что верно, то верно. Понимаете, жизнь – в целом серая и неинтересная штука, особенно если человек глуп. Я же себя таковым не считаю. Я всегда старался наполнять ее новизной, свежими красками, запахами, вкусом и звуками… Вы думаете, почему у меня такая большая голова? Да потому, ласточка, что я постоянно о чем-нибудь или о ком-нибудь думаю. А мой замечательный горб? Как вы думаете, что ЭТО?

– Сложенные крылья, как были у Караколя? – слабо улыбнулась Юля. Она едва сидела в кресле, чувствуя, как ее тянет в сон и как сильно кружится голова.

– Нет, Юлечка, это моя ВТОРАЯ голова. Мой горб заполнен серым веществом…

«Грязью, что ли?..»

– Это тоже мозг, но только полярный… да и вообще, если разобраться, то во мне сидят два человека. Как, впрочем, и в вас… Люди – многогранны, интересны, это самая восхитительная поделка Создателя. И я нахожу особое удовольствие в том, чтобы исследовать его творения.

– А сейчас вы исследуете меня?

– А почему бы и нет? Вы – существо в высшей степени любопытное и прекрасно сделанное. Мне нравятся ваши блестящие шелковистые волосы, черные глаза, этот румянец, который появился на ваших щечках минуту назад… Мне вообще-то нравятся КОНТРАСТЫ… НЕ СПИТЕ, ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ, ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО…

Но его слова долетали до Юли уже в искаженном виде. Они словно плыли, растягиваясь или сжимаясь, в зависимости от сонных волн, окутывавших ее сознание.

– Я слушаю вас, слушаю… – бормотала она, погружаясь не то в обморок, не то в воронкообразный, омутный сон.

– Я не понимаю, как может такая нежная и женственная девушка, как ты, заниматься расследованием УБИЙСТВА?.. Это же уму непостижимо! Ты мне когда-нибудь расскажешь, как ты это делаешь?

– Расскаж-ш-шу-у-у… – она застонала от переполнявшей ее неги, которой теперь было охвачено все ее тело.

Больше она уже ничего сказать не могла – крепко уснула. Павел Андреевич, подхватив на руки, отнес ее на кровать, укрыл и лег рядом. Обнял ее, прижал к себе, но пролежал так совсем недолго, всего несколько минут. После чего перешел в кресло, закрыл глаза и погрузился в воспоминания…