Гений - Келлерман Джесси

— Хватит, — сказал я.

Она повернула голову:

— Тебе скучно это слушать?

Я не ответил.

— Скучно?

Я не сдержался:

— И не мне одному.

Она улыбнулась:

— Чудесно. Тогда предложи другую тему.

Я извинился и вышел из-за стола.

На следующий день я поднялся рано. Мэрилин еще не вставала, ее, должно быть, мучило похмелье. На это я и рассчитывал. Исааку я сказал, что его услуги мне больше не понадобятся. Собрал пожитки и спустился вниз ловить такси. Домой. Вещи из «Барниз» я оставил себе.

Как я и говорил, на работе тоже все не очень ладилось. Нет, даже не так. Я и понятия не имел, что там у них в галерее происходило, потому как появлялся в Челси очень редко. Конечно, весной, когда я занимался рисунками Крейка, меня не было дольше, но я все-таки выполнял работу для галереи. А теперь мне и оправдаться-то было нечем. По утрам надо было натягивать костюм и отправляться по делам, а я не мог себя заставить выйти из дому. Убеждал себя, что причина в моем физическом состоянии: я устал, мне нужно отдохнуть, меня только-только выписали из больницы. Однако в декабре чувствовал я себя уже вполне прилично, а вернуться к работе все равно не получалось. Открытие выставки Элисон я пропустил, а потому включиться и начать продавать ее работы мне было очень трудно. Да что там, я и вспомнить-то не всегда мог, какие картины у меня висят.

Странно, ведь впервые за долгое время мне начало нравиться то, чем я занимался. Виктор Крейк оживил во мне любовь к искусству, продажа-покупка картин стала казаться мне чем-то большим, чем просто процесс обогащения. Наверное, в этом-то и было все дело. Заряд бодрости, полученный при работе с рисунками Крейка, иссяк, и я снова начал втюхивать клиентам то, что мне не очень нравилось. Для этого требовались мозги и определенная изворотливость, но вот интерес пропал. Рассчитывать на частое появление таких Крейков не приходилось, так что будущее представлялось мне большим серым пятном.

Вот вам и дихотомия: с одной стороны, Мэрилин и работа в галерее, с другой — Саманта, Виктор и пять убиенных мальчиков. Мне даже удалось обернуть для вас эту историю в красивую упаковку и приправить некоторой долей символизма. Вы и представить себе не можете, до чего же сильно изменила меня та зима. Да я и сам не очень понимаю, как так вышло.

Со временем до меня стало доходить, что перемены эти назревали давно и созрели уже окончательно. Когда наши знакомые поступают совершенно неожиданным для нас образом, приходится пересматривать уже сложившееся представление об их характере. Мы оглядываемся, вспоминаем прошлое, и некоторые детали, прежде казавшиеся нам маловажными, вдруг приобретают новое значение. Нам трудно объективно судить о себе самих, однако я, как человек, давно страдающий нарциссизмом, привык перебирать в уме обстоятельства моей жизни. И потому довольно быстро осознал, как долго зрело это недовольство собой. Занявшись искусством, я полагал, что обрел собственное место в жизни. До этого я был всего лишь половинкой личности, половинкой, еще не сформированной и плохо осведомленной о мироустройстве, озабоченной лишь тем, чтобы отдалиться от отца на наибольшее расстояние. Отец был лед, а искусство — пламя. Чем дальше от продажи недвижимости, тем лучше. Даже неудобно как-то в этом признаваться, но я и в самом деле так думал. Смейтесь, если хотите. Уж Мэрилин бы точно не упустила возможности посмеяться. Важно одно: я рассказал вам, что думал, не боясь быть осмеянным, а значит, я и вправду очень изменился.

На третьей неделе декабря начали приходить результаты из лаборатории. Мы встретились с Энни Ландли и вместе просмотрели отчеты об экспертизе ДНК. Очень грустный день. Ни одного твердого вывода. Все волоски, найденные в квартире, принадлежали людям из моего списка, в том числе и мне самому.

Саманта посмотрела на меня:

— Ты в курсе, что это значит?

— Что?

— Ты лысеешь.

По старым джинсам тоже мало вразумительного. Сперма, по всей видимости, насильника, а кровь — жертвы. Саманте еще не прислали ответ из объединенного хранилища ДНК (здорово я нахватался терминов?). Одно хорошо, Энни удалось соскрести немного отмерших клеток со старого свитера Крейка. И эти клетки не совпали с ДНК спермы. Конечно, мы полагали, что свитер принадлежит Виктору, но точно мы этого не знали. И уж тем более нельзя было утверждать, будто владелец свитера не присутствовал на месте преступления. Он мог просто не оставить следов ДНК.