Арена мрака - Пьюзо Марио

Она упала на колени и обхватила его ноги:

– Пожалуйста, Эдди, не уходи, пожалуйста, не уходи!

– Скажи, что твой муж был педиком! Скажи мне правду!

– Нет, – сказала она, поднимаясь и плача в голос. – Не говори этого! Он был поэт.

Эдди налил себе еще и торжественно произнес:

– Ну вот, видишь, я же знал! Все поэты педерасты. Ясно? Кроме того, это и так видно по его зубам. – И он язвительно ухмыльнулся.

Теперь она истерически рыдала от горя и гнева.

– Убирайся! – кричала она. – Уходи! Ты животное, грязное животное! – И, когда он схватил ее, ударил по лицу, поволок к кровати и бросил на одеяло, она поняла, что попалась: он специально дразнил ее, чтобы возбудиться. Когда он навалился на нее всем телом, она не шевельнулась, но в конце концов уступила ему под воздействием обуявшего его неистовства и собственного острого возбуждения. Но сегодня все было куда хуже обычного. Они совсем потеряли рассудок от страсти и близости. Он заставлял ее пить виски прямо из бутылки и всячески унижал ее. Он заставил ее ползать по комнате на четвереньках и, высунув язык, умолять его остаться. Он заставил ее бегать вокруг комнаты во тьме, сменяя аллюр по его команде. Наконец он сжалился над ней и сказал:

– Хва! – И она остановилась. Потом он позволил ей залезть в постель и обнял ее. – А теперь скажи, что твой муж был педераст. – Он уже приготовился выпихнуть ее из постели на пол.

И, как пьяный подросток, она послушно повторила:

– Мой муж был педераст.

Сказав это, она надолго замолчала, но он заставил ее сесть, чтобы в темноте лучше рассмотреть ее длинные конические груди. Как мячи для регби, ну точно – мячи для регби! Эдди восхищался. В одежде она казалась самой обычной бабой. И он испытал прилив восторга впервые с тех пор, как он обнаружил это сокровище.

– Меня тошнит, Эдди, – сказала она. – Мне надо сходить в туалет.

Он помог ей дойти и усадил на толчок. Потом вернулся в комнату, налил себе очередной стакан и улегся в кровать.

«Бедная Элфрида, – думал Эдди Кэссин, – чего только не сделает бедная Элфрида, чтобы ей бросили палку».

…Тогда в трамвае, как только она кинула на него быстрый взгляд, он все сразу понял. И вот теперь, когда он насытился ее телом, когда прошла его похоть и ненависть, он подивился без всякого сожаления собственной жестокости и тому, как настойчиво он стремился осквернить ее память о муже. Что за чудак этот парень, коли женился на девке с такой головизной! Если верить Элфриде, так он и впрямь был от нее без ума: девке с таким телом можно простить многие прочие дефекты.

Но не такую голову, думал Эдди.

Он налил себе еще и вернулся в кровать. Итак, ей повезло, она нашла единственного, кто решился жениться на ней, единственного, кто рассмотрел прекрасную душу под этой ужасной маской мяса, которой одарила ее природа. И если верить тому, что она про него рассказывала, если верить этой фотографии, то парень был хоть куда. А он топчет ее память о нем.

Он услышал, как Элфриду рвет. Он пожалел любовницу, зная, что терроризировал ее только для того, чтобы унять собственный панический ужас. Теперь наконец последний корень его жизни вырван из почвы безвозвратно. Он не мог осуждать жену. Он никогда не мог скрыть своего раздражения, если она чувствовала недомогание.

А во время беременности она стала такой уродиной, вечно ее рвало – как вот сейчас Элфриду. Он тогда до нее ни разу не дотронулся.

Эдди налил себе еще. Сознание у него замутилось, но он продолжал думать о жене так, словно она стояла около кровати, широко расставив ноги, и ему вспомнился старенький ледник, что был у его матери. Он вспомнил, как ходил каждый день в погребок к угольщику и в тяжелом деревянном ведре приносил домой здоровенный кусок обжигающего льда, а потом вытаскивал из-под ледника корытце с водой, образовавшейся от таяния льда.

И когда он каждое утро опорожнял это корыто, в луже пахнущей тухлятиной воды всплывали куски пищи, обрывки газет, комочки грязи и дохлые тараканы – иногда он насчитывал до тридцати штук, – они всплывали коричневыми спинками вверх, распластав по поверхности воды ниточки усов, которые казались бесчисленными струйками крови. В его воображении возник образ жены: она стояла, широко расставив ноги над пустым корытом из-под ледника. Из ее тела в корыто падали полусгнившие куски пищи, комочки грязи и дохлые коричневые тараканы, которые падали и падали без конца…