Амнистия - Троицкий Андрей

– И много у вас таких… Которые не в счет?

Журавлев, сделав вид, что занят едой, не ответил.

Локтев грустно покачал головой, живо представляя себе сцену скорой расправы над несчастным чеченским дантистом. Он не мог и не стремился понять, говорит Журавлев правду или складно привирает, получая удовольствие от вранья.

Поезд подошел, когда очертания горы Медвежья потерялись в густых вечерних сумерках. Купе оказалось пустым. Локтев сел у окна и стал смотреть на огоньки станции. Журавлев незамедлительно разделся, получил у проводницы свежее белье и через пять минут сладко захрапел на верхней полке.

Локтеву не спалось.

Поезд тронулся, а он ещё долго сидел перед темным окном, затем достал из сумки книгу в мягкой обложке и начал читать, но чтение оказалась слишком серьезным. Герои романа вели бесконечные многозначительные диалоги, но сюжет не двигался с места. Смысловой подтекст книги был недоступен пониманию, а трагизм бытовых ситуаций нагнетался с каждой страницей.

Локтев закрыл книгу и пошел в вагон ресторан, где оказался единственным посетителем. Некуда не торопясь, он выпил бутылку пива и съел бутерброд с рыбой. Из ресторана отправился в соседний седьмой вагон, где работала проводницей Лида Смирнова.

Служебное купе оказалось запертым. Локтев долго настойчиво барабанил в дверь костяшками пальцев, пока, наконец, не сообразил, что в купе никого нет. Он четверть часа стоял в узком коридорчике, дожидаясь, когда вернется Смирнова. Но вместо Лиды из соседнего вагона пришла незнакомая пожилая проводница.

– Лидину бригаду перевели, – ответила на вопрос Локтева проводница. – На другое направление.

– На какое направление?

– Теперь до конца осени она будет ездить в Санкт-Петербург. Там два новых поезда пустили, пассажиров много. А потом снова здесь будет работать.

Локтев на бумажной салфетке записал номер поезда, на котором теперь работала Смирнова. Он поблагодарил проводницу, вернулся в свое купе и погасил верхний свет.

Глава восемнадцатая

Москва встретила путешественников не слишком гостеприимно: пронзительным холодным ветром и серым моросящим дождичком. С вокзала Локтев не поехал к себе домой. Из соображений безопасности отправился на Большую Полянку к старику Мухину.

– Ну что, сыщик, нашел, чего искал? – спросил Мухин, пропуская Локтева в прихожую.

– Если бы я только знал, чего искать, – уклончиво ответил Локтев.

Заводить со стариком откровенный душевный разговор не хотелось. И что рассказать? Про изрубленные лопатами трупы молодых ребят? Или ещё веселей, про убийство Осипова?

Мухин хоть и военный в прошлом человек, повидал в жизни кое-что, но выслушать всю правду без валидола он не сможет. Локтев скинул ботинки, взглянул на часы: семь вечера. Возможно, Руденко ещё на месте.

Локтев набрал номер и не ошибся, Руденко действительно на месте. Услышав голос Локтева, он взорвался, как перегревшийся паровой котел.

– Кактус, мать твою, где ты пропадаешь? Ты знаешь, цыпленок обосраный, как ты меня натянул? Не знаешь? Так я тебе скажу…

Трубка изрыгнула целый поток грубости и семиэтажного мата. Казалось, на том конце провода, Руденко содрогался, корчился от злости и брызгал горячей слюной на казенные бумаги. Локтев выждал паузу и снова поднес трубку к уху. Инспектор уже слегка остыл.

– Слышь, морда… Дырка в жопе… Ты хочешь, чтобы с меня сорвали погоны? Дали метлу и заставили мести внутренний двор тюрьмы? Этого хочешь? Ты хоть помнишь, в чьих руках твои грязные яйца?

– Помню.

– Тебе сейчас очень весело? Может, и меня развеселишь? Завтра в восемь вечера жду тебя в этой самой забегаловке, поговорим. Приготовь вазелин. Он тебе пригодится.

Запикали короткие гудки. Локтев отошел от телефона. Ясно, Тарасова не задержали. Впрочем, на этот подарок судьбы наивно было рассчитывать. Наивно, но он рассчитывал.

– Что, неприятности? – спросил Мухин.

– В каком-то смысле неприятности, – ответил Локтев, для которого эти самые неприятности уже стали нормой жизни. – У вас водка есть?

– Осталось немного.

Мухин и Локтев сели на кухне за большой круглый стол. Старик достал бутылку и скромную закуску: рыба в томате, масло и хлеб. Сходил в комнату, поставил на стол шахматную доску. Три партии подряд Локтев проиграл вчистую. Мухин печально вздохнул и стал собирать фигуры со стола.

– Ты не о шахматах думаешь, – сказал он. – Витаешь в облаках. О чем ты думаешь?