Суд Линча - Троицкий Андрей

– Я наблюдал издалека за этим Бабаевым, думал, рано или поздно его потянет на старое, тогда его и прихлопнем, – продолжил Мельников. – Ему не помогли бы ни вся московская коллегия адвокатов, ни мешки с папиными деньгами. Но он вел себя как пай-мальчик. Торчал целыми днями дома, на людях появлялся редко, новых компаний не заводил. Его побаивались. Прежним знакомым было известно, что Чепиков и Терентьев погибли в следственном изоляторе при невыясненных обстоятельствах. За глаза Бабаева называли психом.

Спустя пару месяцев после своей выписки он подкараулил во дворе мать той девушки Тани, своей последней жертвы. «Ну что, скотина уродливая, хотела меня до конца дней законопатить? – спросил он. – А видишь, как все обернулось. Теперь заказывай себе гроб и венки!» И так дальше в том же роде. Потом начались телефонные звонки, день начинался и заканчивался угрозами Бабаева. Надо было знать эту женщину, Антонину Федоровну, инвалид детства второй группы, она всю жизнь горбатила за двоих и вздохнула свободнее только, когда дочь пошла работать. А смерть Тани не просто сломала, а раздавила. Она стала бояться людей, а угрозы Бабаева доводили её до тихих истерик. Только после третьей встречи с Бабаевым во дворе она обратилась ко мне. Напрасно она медлила.

За Бабаевым установили наблюдение. Но он ловко выскользнул. Поднялся через чердак на крышу своего дома, вышел на улицу из другого крайнего подъезда. Антонина Федоровна находилась на дежурстве, она после смерти дочери устроилась в бюро пропусков на чаеразвесочную фабрику. Бабаев спокойно прошел в её квартиру, разбил металлическим прутом мебель, телевизор, люстру, всю посуду до последней чашки, изрезал бритвой диван, два кресла, все шмотки, что были в шкафу. Молотком раскурочил холодильник, двери. Потом он помочился на стены, навалил кучу посреди комнаты и спокойно отправился домой. На следующий день мы с участковым стоя снимали показания у потерпевшей, потому что в её квартире не на что было сесть. Это был полный разгром. Антонина Федоровна все время повторяла одно и то же: «Хорошо хоть, он не сжег квартиру, хорошо, что он не сжег». На неё жалко было смотреть. «Все равно он меня убьет», – сказала она, когда мы с участковым уходили.

Я на минуту задержался и пообещал ей один на один, что Бабаев больше никого пальцем не тронет. Она сказала, что не верит мне. Ее в жизни слишком часто обманывали, поэтому она не верит никому, особенно милиции. Она сказала, что теперь пришла её очередь умереть. Для начала я снял наблюдение с Бабаева, попросил у начальства отгул на три дня, уехал на машине на дачу, тем же вечером вернулся в Москву поездом. Распорядок дня этого хрена я знал по минутам. Каждый понедельник во второй половине дня он посещал местную «качалку», час-другой болтался возле спортзала, а домой возвращался около десяти. Я просто ждал его на лавочке возле соседнего подъезда. Ну, а дальше ты знаешь. Все на Старой площади Чикин рассказал.

– Значит, это правда, ну, рассказ Чикина? – Леднев раскрыл пачку сигарет, но она оказалась пуста. – Значит, это правда, что ты до смерти забил этого Бабаева кулаками?

Мельников смотрел в какую-то даль, видимую ему одному.

– А что, по-твоему, нужно было Бабаева из табельного оружия пристрелить? – спросил он. – Или глотку ему перерезать? Этим я брезгую. Там какой-то пенсионер видел меня из окна. Вроде меня, а может, не меня. Он вообще слабовидящим оказался. Я тогда поторопился со своим рапортом. Служебное расследование все равно прекратили. Но Бабаев-старший жаждал моей крови. Он околачивал пороги кабинетов, совал деньги кому надо и кому не надо, таскал с собой этого старика свидетеля. Думаю, кабинет Чикина он тоже не обошел. Чикин получил свои деньги и честно их отработал, но он не всесилен. Кроме того, у меня тоже были друзья, они заступились, не дали меня линчевать. Потом отец Бабаева понял, что шансы получить мою голову минимальны. Поостыл, успокоился немного, развелся с женой, купил себе еврейскую национальность и уехал в Штаты. Там начал жизнь с чистого листа. Говорят, торгует русским текстилем и очень преуспевает. Я оказался последним пострадавшим в этой истории.

– Интересно, что сказал этот парень перед смертью? – спросил Леднев, прикурив сигарету. – Наверное, он все понял, когда увидел тебя? Понял, что не жилец больше?

– Ничего он не понял, к сожалению, – Мельников сделал глоток чая. – Он был самоуверенный и нагловатый такой хрен. Даже не допускал мысли, что я его пальцем трону в его-то дворе. Когда он увидел меня, он усмехнулся так криво и спросил: «Что, с обыском пришли или как? Грязное белье у меня дома в стиральной машине. Вы ведь в этом хотите покопаться, в грязном белье?» Вот и все. Больше он ничего не сказал.