Последняя любовь президента - Курков Андрей Юрьевич

– Вы же потом назад прилетите, – говорила мама, сдерживая в глазах слезы. – Вы же там не останетесь! Я буду вам помогать, буду внуков нянчить! Ты и Диме скажи, пускай они уже возвращаются! Мне скучно одной! Тебя я раз в три месяца вижу, и то только на пять минут заезжаешь! А Дима. Раз на ребенка решились, значит, выздоровел он уже! Да и тебе его лечение в копеечку влетает!

В этом она была совершенно права. Сбережения мои были на исходе. После запланированных трат на проживание и клинику на моем счету в родном «Укрэксимбанке» останется тысяч пятнадцать долларов. А следующий «инвойс» от клиники Димы и Вали потянет тысяч на тридцать. В этот момент по западным стандартам я стану банкротом, а Валю с Димой отправят на улицу.

Размышления мои не были особенно жизнерадостными. Я слушал гудение двигателей «боинга» и думал о том, что еще перед родами мне предстоит нелегкий разговор с Димой. Все, что мог, я для него сделал. Даже больше. Но теперь он становится нормальным человеком, у него будет семья и ребенок. У него есть жилье в Киеве. Квартира у мамы, слава богу, трехкомнатная. В Киеве, если что, он всегда может рассчитывать на мою помощь.

Светлана все дремала. Снова подошла стюардесса. Шепотом спросила, просмотрел ли я меню. Я прошептал в ответ:

– Да, просмотрел. Лосось с рисом.

– А пить? – спросила она.

– Минеральную, без газа.

Вчера утром, когда я заехал на службу, Нилочка подарила мне крестик из бирюзы на красном шнурке. «На счастье!» – сказала она, а я чуть не рассмеялся. Поцеловал ее в губы, как-то легко и естественно.

Я пришел, чтобы последний раз перед отъездом просмотреть бумаги на столе. Бумаг было множество. Самые важные, касающиеся дел, против которых у меня не было возражений, я завизировал и положил в папку с надписью «Министру». Остальные лежали стопкой на левом краю стола, и у меня не было ни малейшего желания с ними разбираться.

– Я их аккуратно сложу! – заметив мое беспокойство, пообещала Нилочка.

– Ты их сложи так, чтобы больше их никто никогда не видел, в том числе и я! – попросил я полушутливо.

– Ой, – встрепенулась она вдруг. – Я же забыла сказать, вам Догмазов вчера звонил, просил разыскать его!

– Вернусь – разыщу! – кивнул я.

Она стояла одетая в зауженную в коленях черную юбку. Белая блузка с кружевным воротничком придавала ей свежести, подчеркивала молодость и намекала на невинность. Она и в этот момент казалась мне удивительно привлекательной. Во влажных глазах я прочитал просьбу не забывать ее. Я крепко обнял ее на прощанье и пообещал звонить.

114

Киев. Декабрь 2015 года.

К вечеру мое сердце успокоилось. Но душевное беспокойство осталось. Оно даже усилилось после того, как Светлов сообщил, что Казимир летал в Москву и встречался с высшими чиновниками российского правительства.

«А почему я никуда не летаю? – задумался я. – Почему ни одного визита за рубеж за последние месяцы, если не считать Монголии?»

Я приказал соединить меня с министром иностранных дел. Он испуганно залопотал, что до моей операции было нельзя, а сейчас, после операции, еще рано. Что государственные визиты – штука тяжелая для президентского здоровья. Что нужно окрепнуть. «Мы готовим визит в Албанию, – под конец рассказал он. – На начало марта следующего года!»

«Албания? – задумался я, опуская телефонную трубку. – Зачем нам Албания? Устраивал бы сразу визит в Гондурас!»

К девяти вечера овладевшая мной тоска стала почти нестерпимой. Захотелось прекрасного. Но Майи в ее квартире за стенкой не оказалось. И я приказал помощнику организовать поездку в музей.

– В какой? – испуганно спросил он, кося взглядом на настенные часы.

– А в каком у нас что-нибудь прекрасное есть?

Он пожал плечами.

– Я был только в Музее Отечественной войны, «под бабой».

– «Под бабу» будешь сам ездить. Я хочу увидеть картины.

– Русский музей?

– Давай в русский!

Минут через сорок под моими ногами уже поскрипывал старинный паркет Музея русского искусства. Перепуганные директор и научные сотрудники музея остались стоять у лестницы вместе с моей охраной. Я хотел одиночества, я хотел уединиться с чем-то прекрасным. Я уходил все глубже и глубже в русское искусство и оказался в тупиковом зале, на стенах которого висели огромные и действительно прекрасные лесные пейзажи Шишкина. Шишкина я любил. Один из его пейзажей охранял мой сон, украшая стену над президентской кроватью.