Шансон для братвы - Черкасов Дмитрий

— Я не Дубровский, а Колюня — не Маша, чтоб в переписке состоять, через дупло старого дуба... Дуб, конечно, следователь, но молодой!

— Так вы не писали письмо?

— Нет, я вам уже говорил. Я что, на идиота похож? Зачем мне Ковалевскому письма писать, если я ему могу по телефону все сказать?

— Ну, не знаю, — профессор задумался. — А следствию зачем это?

— Вот вы у следователя и спросите. Я материалы дела смотреть не имею права, откуда мне знать, что там понапихано... Может, для объема.

На самом деле письмо было. В контору к Ковалевскому проникли без труда, и, хотя термитов еще не достали, давящийся от смеха Огнев напечатал на личной пишущей машинке бизнесмена жутко злобное послание, пообещав «полоснуть бритвой по глазам» и «разрезав горло, вытащить язык». Его подпись коряво подделал Комбижирик, участвовавший в ночном походе. Судя по всему, недалекий владелец фирмы «Наш Дом ЛТД» примчался к Воробейчику, и тот поручил Султанову разобраться. Наученный горьким опытом Иса не спешил демонстрировать письмо Огневу.

— Позовите следователя, — устало попросил профессор.

Дмитрий вышел в коридор и поманил Султанова. Тот резво вскочил.

— Что?

— Вас профессор видеть хочет. Злой, ужас! Вас дубом назвал, это я не от себя, цитирую. Хотел его переубедить, да он и слушать не хочет...

* * *

— А зачем было его мочить? Зачем пальбу устроили? — удивлялся Денис. — Работали-работали, гадости разные придумывали, с морфином, с травой. А тут — на тебе, из автомата, и все дела. Чего ж раньше так не решили?

— Получилось так, — шумно вздохнул Горыныч.

— Да-а? — Рыбаков с подозрением взглянул на остальных собравшихся. — А стволы сами выстрелили?

В полуподвальчике, носящем гордое имя «АОЗТ “Гигант”», шло обсуждение результатов операции «Белая лошадь». Даже скорее не обсуждение, а повествование участников не присутствовавшему в «Белой лошади» Денису, некое ток-шоу.

— Там без вины виноватые уже собираются лапу на грунт дрюкнуть ^[134] и в РУБОП следаков слить, — сказал Ди-Ди Севен.

— И много хотят дать?

— Не знаю, но их довели уже. Целыми группами на допросы таскают. Может, следачки так намекают, мол, заслать денежку надобно, — Ди-Ди Севен пожал плечами.

— Только вы в этом участия не принимайте! — предупредил Рыбаков. — А то надаете ценных советов, вас вместе с ними и повяжут. Меня одного на всех, как в «Пулкове», не хватит...

Коллектив дружно заржал.

Случай в гостинице «Пулковская» был, с точки зрения братвы, хрестоматийным, супероригинальным и единственным в своем роде.

В ресторане на первом этаже, где мирно кушали представители самых разных команд, национальностей и слоев общества, как-то вечером появилась группа захвата в гражданке из районного отдела милиции, имевшая цель завладеть Гоблином по обвинению в изнасиловании. К слову сказать, Гоблин никогда ни о чем таком не помышлял, жил с постоянной девушкой и вполне был устроен в жизни. Дельце состряпал злопамятный начальник райотдела, привлекший для заявы пятидесятивосьмилетнюю стукачку, из бывших. Один взгляд на нее мог опровергнуть любые предположения о «виновности» Гоблина, но заява есть заява.

Обида стража порядка заключалась в том, что, когда он, после работы по обычаю в дымину пьяный, сделал замечание в нецензурной форме прогуливающему своего «кавказца» Гоблину, то был помещен последним в железный ящик с надписью «бак для мусора». Сцену эту наблюдали почти все жители окрестных домов и сочли справедливой — ни Гоблин, ни «кавказец» никого не трогали, а орать матом на всю улицу непедагогично, особенно человеку в форме. К тому же фамилия начальника райотдела была Неттин. Страдающий необратимыми процессами в печени и мозгу и прозванный на следующий день «товарищем Нетто из мусорного Брутто», подполковник решил Гоблина «проучить». На счастье, о приезде ментов было сообщено бдительным швейцаром и передано через официанта заинтересованным лицам.

Ситуация складывалась тупиковая, команда приготовилась к отвлекающей махаловке, к соседним столикам отправились гонцы. Однако интеллектуал Денис попросил десять минут и, позаимствовав у соседа кольт, подошел к распорядителю ансамбля, игравшего в ресторане, и что-то зашептал на ухо. Тот позеленел. Рыбаков незаметно продемонстрировал «аргумент», и распорядитель вынужден был согласиться. Минут через пять, сразу после «белого» танца, бледный и трясущийся солист объявил «голубой». Горыныч, танцевавший со своей подругой, чуть не кинулся глушить весь оркестр, но был остановлен Садистом.