12 ульев, или Легенда о Тампуке - Тихомиров Валерий

— Откуда мне знать, что вы не лжете?

Профессор нашел ответ в конце первой страницы конспекта. Пока он, поднеся листок к самому носу, разбирал мелкий почерк Виктории Борисовны, стояла гробовая тишина. Кнабаух понял, что оступился. В попытке исправить положение Артур Александрович промычал в трубку, покрываясь холодным потом:

— Я имею в виду... может, его у вас и нет?..

Отчаявшись прочесть окончание, Файнберг сказал мрачно, выпятив для убедительности вперед нижнюю челюсть:

— Шелуп... ня борзая! Можешь сам послушать. Выньте кляп!

Паук тихо охнул:

— Шелупонь! Эх, лепила... — потом заорал во весь голос, как и было условлено на репетиции. — Амбец тебе, чушок драный! Собственным гарниром захлебнешься! — И по знаку Ханы смолк мгновенно, будто рот залепили пластырем.

Кнабаух помотал головой, представив себе, как где-то бьется связанный по рукам и ногам грозный пахан с кляпом во рту.

— Сейчас будет соглашаться, — шепаула Хана на ухо Виктору Робертовичу, — бери вторую страницу.

— Когда вам нужен негр? — спросил Мозг, еще не веря в такую удачу.

— Есть! — беззвучно, одними губами, сказала Виктория Борисовна.

— Вчера, — значительно прочитал Файнберг. — Меня уже торопят. Придешь один. Заберешь Паука. Отдашь негра — и свободен.

— А какие гарантии?

— Слушай, придурок, — устало сказал Файнберг, — мне твои убогие заморочки ни к чему. Кто ты такой, чтобы я вообще на тебя время тратил? Мне что, самому за негром к тебе приехать?

— Лох он чилийский, — восторженно пробурчал из своего угла Паук, — никаких понятий в разводке.

Мозг перестал расхаживать по кабинету. Он замер, пристально глядя на стол, будто там могли лежать ответы на все вставшие вопросы.

— Хорошо. Перезвоните мне через три часа. Я скажу. — Кнабаух нажал отбой, обессиленно валясь в кресло.

Из динамика понеслись оглушающие короткие гудки. Виктория Борисовна поморщилась, убирая звук.

— Витя, ты вне конкуренции!

— Законно обул мозгокрута, академик! — присоединился Паук.

Через двадцать минут после телефонного разговора компания переместилась к Виктории Борисовне. Файнберг, снимая напряжение, мелкими глотками пил кофе с коньяком. Паук сидел рядом на диване, сцепив перед собой в замок руки с наколками. Хозяйка квартиры ходила по гостиной, временами останавливаясь у окна. Пейзаж там не менялся. По-прежнему торчали у подъезда заметенные снегом «Жигули», из выхлопной трубы которых курился дым.

В машине отчетливо было слышно каждое слово, произнесенное в квартире. Хана говорила, поворачивая голову в сторону от собеседников, к противоположной стене. На уровне ее лица в рамке из потемневшего красного дерева висела картина с изображением огромного оскалившегося пса. Казалось, Виктория Борисовна, как кинолог, втолковывает что-то своему питомцу.

— Все идет по плану. Клиент сейчас думает о возможной ловушке. Ему необходимо посоветоваться, и у него наверняка есть с кем.

Сделав паузу, она ободряюще взглянула на Виктора Робертовича.

— Да, — сказал он, отрываясь от кофе, — наверняка кто-то есть.

Хана развернулась на каблуках, снова направляясь к окну:

— Думаю, этот кто-то, — она подошла и встала, глядя прямо в зубастую пасть волкодава, — должен ему объяснить, что негра надо отдать.

Виктория Борисовна продолжила маятникообразное движение. Файнберг беззвучно зааплодировал. Паук, получивший строгий наказ — молчать при любых раскладах, поднял вверх большой палец, другой рукой показав «козу» с четырьмя рогами.

Прильнув ухом к приемнику, транслирующему разговоры из квартиры объекта, Герман Семенович Пименов услышал напоследок:

— Жаль, если этот кто-то меня не понял. Тогда информация о связи Мозга со спецслужбами может, например, попасть в прессу...

Потом в квартире включили телевизор, и вместо оперативной информации Пименов услышал громогласное:

— Наша передача подошла к концу!..

Встрепенувшись, Герман Семенович схватился за трубку, срочно связываясь с Жернавковым.

Звонок застал Владимира Федоровича в состоянии благодушного созерцания фотографий Александра Яковлевича Буркова в анфас и профиль. Мужественный фингал под глазом бригадира картины нисколько не портил, доставляя Жернавкову чувство морального удовлетворения. Как и сухие строчки постановления о возбуждении уголовного дела. С сожалением оторвавшись от столь приятного занятия, он снял трубку.