12 ульев, или Легенда о Тампуке - Тихомиров Валерий

Анализ содержимого полиэтиленовых мешков приобретал поточный характер. Пробы извлекались, исследовались органолептически, то есть носом, языком, глазами и руками, и отправлялись к практиканту для химического подтверждения.

Начлаб звучно сплевывал в раковину, после чего выдавал очередную уничижительную реплику, переходя к следующему образцу. В комнате плавали белое пыльное облако и сладкий туман мести.

Альберт Степанович стойко потел, краснел, но с места не двигался. Он старался вспомнить целиком хоть один куплет из песни. Однако на ум приходили только отдельные строчки. Например: «...Я сидел, как в окопе под Курской дугой-й...»

«Не посадят, — думал Алик, — но выгонят — это точно!» Внезапно грянувшая полная тишина поначалу осталась незамеченной. Но вскоре ему стало чего-то не хватать. Оказалось — голоса начлаба. Потрошилов поднял стыдливо опущенные в пол глаза. Над очередным вещественным доказательством стоял с открытым ртом Георгий Викентьевич и дрожащим пальцем соскребал с языка белый налет. Выражение лица его было одновременно жалобным и изумленным. На глазах потрясенных зрителей он подошел к раковине, включил воду и подставил язык по струю.

«Кислота?» — с затаенной надеждой подумал Тарас, с удовольствием представляя, как болтливый язык начальника лаборатории опухает, переставая ворочаться во рту. А может, даже и отваливается.

Молча и долго Георгий Викентьевич счищал остатки порошка подвернувшимся под руку ершом для мытья лабораторной посуды. Прополоскав на всякий случай и горло, начальник лаборатории обернулся.

Алик с практикантом медленно, бочком приближались к открытому мешку, зачем-то пытаясь заглянуть внутрь.

— Штоять! — суровым шепотом приказал пострадавший эксперт, вытирая язык полотенцем.

— Что там? — почему-то тоже шепотом спросил Тарас.

— Щейчаш ужнаем, — осторожно ответил Георгий Викентьевич, стараясь не смотреть на Потрошилова.

Через двадцать минут полностью завершился экспресс-анализ. В мешке был чистый героин.

Капитан Потрошилов пожал триумф с нивы оперативной работы, обильно политой собственным потом и густо удобренной гипсом. Как ни странно, большой радости он не почувствовал. Ему было неловко и мучительно стыдно за начальника лаборатории. Что делать? Таков настоящий интеллигент. Он способен испытывать муки совести. Даже за других. И даже в такие звездные минуты.

На Георгия Викентьевича было больно смотреть. Потупясь и бледнея, он робко подобрался к углу, где сидел Алик. Самоуверенный и говорливый начлаб стал жалок.

— Прошу... м-меня... извинить, — пробормотал он потерянно, обращаясь куда-то к старым ботинкам Потрошилова. И буквально выдавил, краснея от натуги, — господин капитан...

Пыльный воздух лаборатории загустел от взаимной неловкости и повальной интеллигентности. Даже новое поколение, которое, вообще-то, выбирает «пепси», уткнулось в фотокалориметр, немного порозовев. Несмотря на молодость, Тарас понимал: свидетелей такого позора избегают потом всю жизнь.

* * *

Гражданин Кнабаух содержался в одиночной камере. Без соседей-уголовников. Зато все остальное было воплощением самых жутких кошмаров Артура Александровича. События последнего дня на свободе, закончившиеся ударом головой о бампер, психологической устойчивости тоже не добавили. На допросы Кнабаух ходил как на каторгу, пребывая в состоянии хронического стресса. Вопреки ожиданиям никаких психологических приемов к нему не применяли, тупо спрашивая об одном и том же, отчего Мозг неимоверно уставал. С упорством идиота, ковыряющего гвоздем в ухе, следователь долбил:

— Где вы взяли наркотики?

В ответ Кнабаух честно рассказывал, повторяя леденящую кровь повесть из раза в раз. Подавленный, измученный бессонницей и постоянной головной болью, он вспоминал каждого из персонажей этой истории, вылавливая в памяти все новые мельчайшие детали, вплоть до одежды, и добросовестно излагая следователю. Тот кивал, крутилась магнитофонная лента, писались протоколы... Следователь фантастику не любил. История про блатного негра с белыми наколками, бабушку в портупее и ФСБшника в милицейской форме вызывала у него мутные подозрения.

Даже если предположить, что в баснях подследственного и была доля правды, то уж мотивы, заставившие гражданина Кнабауха взять у посторонних людей чужой героин и нести к себе в машину, оставались для работников прокуратуры полной ахинеей. Очевидно, вследствие менее тонкой душевной организации.