Люблю секретных агентов - Волкова Ирина

Именно у Лёльки под драматический накал "Страстей по Иоанну" Баха я познакомилась с Петей Шкваркиным, который меня и просветил насчёт пользы женской стервозности.

Петя Шкваркин был в два раза старше меня. Кроме того он был математиком, шизофреником и гомосексуалистом, то есть, с моей точки зрения, на редкость оригинальной и интересной личностью. Поскольку в советские времена гомосексуалисты ещё были редкостью, по крайней мере в тех кругах, где я вращалась, я чрезвычайно гордилась знакомством с ним.

Петя приходил ко мне каждый день, и мы разговаривали часами. Точнее, больше говорил он, а я, в основном, слушала. Даже это оказалось весьма сложной задачей, поскольку, как известно, мышление шизофреника, особенно обладающего широкой эрудицией, весьма специфично, и следить за его мыслью и совершенно неожиданными, непонятными и непредсказуемыми аналогиями и переходами с предмета на предмет было непросто. Общение со Шкваркиным я воспринимала, как упражнение, развивающее интеллект, хотя и уставала при этом, как рабочий овощебазы, разгрузивший десяток вагонов с арбузами. Однако иногда он, как не странно, говорил довольно дельные вещи.

— Мужчинам нравятся стервы, — заявил он однажды, — но только в том случае, если это аристократические стервы. В женщине должно чувствоваться почти демоническое достоинство, она должна уметь держаться, как королева, а её взгляд должен откровенно говорить мужчинам "А пошли вы все!"

Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Петя отвёл меня в Пушкинский музей и показал портрет красивой женщины в жемчужно-сером платье.

— Вот это настоящая аристократическая стерва! — сказал он. — Запомни её взгляд, почувствуй себя так, как чувствует она, и тогда успех тебе обеспечен! Ты не должна просто притворяться стервой, ты должна ощущать стервозность своей душой!

Я впилась взглядом в холодную красавицу. Она смотрела прямо на меня. Её глаза казались живыми. Они передавали мне что-то чуждое, непонятное и чётко не определённое. Чисто автоматически я выпрямилась, расправила плечи, слегка повернула голову, скопировав её позу, и в этот момент меня охватило странное чувство. Мне показалось, что часть её души переселилась в меня. Моё восприятие было не таким, как обычно. Моя поза, моё настроение, мой взгляд словно говорил всему миру: "А пошли вы все!" Я сама стала совершенно обособленным миром. Я ощущала себя самодостаточной и прекрасной, как замкнувшая на себе даже собственное гравитационное поле нейтронная звезда. Впервые на эмоциональном уровне я поняла, что именно Шкваркин называл стервозностью. Это не были обычно подразумеваемые под этим словом свойственные многим прекрасным дамам скандальность и мелочность.

Аристократическая стервозность заключалась в нарциссическом противопоставлении себя миру и, соответственно, мужчинам. Именно поэтому налёт стервозности в красивой женщине чисто автоматически вызывал у мужчин с сильным характером интерес и азарт борьбы. Такую женщину надо было покорять, как вершину. Любовный союз с ней не позволял расслабляться. Он стимулировал и возбуждал, как ощущение опасности.

Чувствовать себя стервой мне совершенно не понравилось. Во-первых мне в принципе были антипатичны стервы, а, во вторых, в глубине души я считала мужчин, которым нравятся женщины стервозного типа, полными придурками и мазохистами.

Но, как ни странно, тактика, подсказанная шизофреником Петей, оказалась на редкость действенной, и я научилась легко распознавать мужчин, которые тащатся от стерв. На первых курсах университета, для тренировки оттачивая техники обольщения представителей сильного пола, я использовала тактику стервозности с неизменным эффектом, хотя и с лёгким отвращением.

Решительно, этот полёт превращается в "вечер воспоминаний"!

— Эй, где вы? Вы меня слышите? — донёсся до меня голос Даунфолла.

— Что? — встрепенулась я. — Вы что-то сказали?

— У меня создалось впечатление, что вы пребываете в трансе, — усмехнулся американец.

— Я почти не сомкнула глаз этой ночью, — соврала я. — Так что не удивительно, что я сплю на ходу.

— А я-то подумал, что это мой взгляд вас загипнотизировал.

— Увы, — я пожала плечами. — Я совершенно не гипнабельна. Это было трагедией моей молодости. Я всегда мечтала под гипнозом за две недели в совершенстве овладеть английским языком, но ничего не получилось. На этот проклятый английский я угробила лучшие годы своей жизни.