Тайна чертова камня - Александрова Наталья

Однако его легко приняли в библиотечный техникум. Конкурса там почти не было, а мужчин на курсе можно было вообще пересчитать по пальцам.

И он понял, что это – судьба.

Окончив техникум, он устроился на работу в ту самую Выборгскую библиотеку.

Он не любил работать на абонементе, потому что там нужно было общаться с людьми, разговаривать с ними, отвечать на глупейшие вопросы. Гораздо больше ему нравилось книгохранилище. Ему нравились царящие там покой и тишина, запах старой бумаги, пыли и типографской краски. Он наводил там порядок, возился с картотеками и каталогами, подклеивал и чинил поврежденные переплеты и читал, читал…

И вот в один прекрасный день – действительно прекрасный день, изменивший всю его судьбу, – он прочел небольшую довоенную брошюру, напечатанную в Хельсинки по-русски.

Из нее он узнал о путешествии Карла Маннергейма в Центральную Азию и Китай и о том удивительном предмете, который будущий президент Финляндской республики получил в подарок от далай-ламы.

Там была и фотография этой вещи.

Он сидел, не сводя глаз с блеклого, выцветшего черно-белого снимка, и в его душе творилось что-то необыкновенное.

Узоры на этом удивительном предмете словно затягивали его душу в глубокую воронку, вели ее по таинственным дорогам к самому центру мироздания. Он испытал восторг полета, восторг недостижимой свободы, к какой стремился всю свою жизнь.

Пели серебряными голосами фанфары, звенели колокола, благоухали цветы райского сада.

Он понял: вот она, его великая цель.

Если даже скверный снимок так прекрасен, то что же тогда говорить о самой вещи?

Он начал собирать все материалы о Маннергейме. Для этого, несмотря на головную боль, он выучил финский язык. И всюду, в каждой книге, в каждой газетной публикации он отыскивал малейшие упоминания об этом предмете. И вскоре понял, что такие упоминания встречаются только в предвоенные годы. Маннергейм всюду возил эту вещь с собой, видимо, считая ее своим талисманом.

После войны она больше нигде не упоминалась.

Он впал в отчаяние. Неужели великая цель только подразнила его, чтобы исчезнуть без следа? К тому же и головные боли становились просто невыносимыми.

Но как-то он в короткий момент передышки вспомнил о своей избранности, о том, что он отличается от прочих людей, – и устыдился. Если судьба избрала его, она позаботится о том, чтобы довести дело до конца. Нужно только верить.

И его вера принесла плоды.

Совершенно случайно ему в руки попало письмо из Австралии.

Почтовое ведомство не смогло отыскать адресата, и на всякий случай это письмо показали одному из сотрудников библиотеки, который занимался историей Выборгского края.

На столе у этого сотрудника он и увидел это письмо.

Увидел – и сразу понял, что это – знак судьбы.

Он украл письмо, вскрыл у себя в комнате и прочитал.

Старая женщина из Австралии писала своему потерянному брату о том, что случилось почти семьдесят лет назад, во время советско-финской войны. О том, как к ним в дом пришел раненый финн, денщик и доверенный человек генерала Маннергейма, и перед смертью, в бреду, рассказал, что спрятал в лесу, в надежном месте, очень важный предмет.

Та старая женщина была финкой, и она писала своему брату, что тот предмет является исторической реликвией, важной для Финляндии, и что его нужно найти и вернуть стране…

Он сразу понял, о чем идет речь.

Понял и начал искать, опираясь на указания письма.

И когда он уже почти нашел эту вещь, головные боли стали просто невыносимыми.

Его осмотрел хороший врач и сказал, что необходима срочная операция, иначе он не проживет и месяца.

И еще этот врач сказал, что после операции он может потерять память.

Потерять память? Но тогда он не вспомнит, где спрятана та вещь, которая придавала его жизни великую цель!

До операции оставалось несколько дней.

И тогда в его голове сложился план – как сделать так, чтобы, даже потеряв память, он смог после операции найти ту вещь, обрести смысл всей своей жизни. Как оставить послание самому себе. Такое послание, которое невозможно будет не заметить.

Это послание нужно написать кровью.

Большой кровью.

Для этого придется убить несколько человек, но что это за цена за великую цель? Не он сказал, что цель оправдывает средства. А эти жалкие людишки, которых придется принести в жертву… все равно их жизни бесполезны и бессмысленны, как жизни муравьев, снующих возле разоренного муравейника!

Он стал очень изворотливым и хитрым, ведь ему нужно было, чтобы никто ни о чем не догадался, чтобы его не поймали…

Два года назад он совершенно случайно, идя рано утром на работу, нашел паспорт Никодима Прохорова. С фотографии смотрело относительно молодое заурядное лицо. По какому-то наитию он не выбросил паспорт и не сдал его в милицию, а положил в толстенный русско-финский словарь. И вот теперь паспорт пригодился – несомненно, это сама судьба подсказывала ему, как поступить.

Он совершил задуманное и пошел на операцию под чужим именем, не сомневаясь, что, если останется жив, получит послание от самого себя и найдет ту вещь, которая придавала высокий смысл его существованию.

Елизаветино поле оказалось всего-навсего большой поляной. Трава на ней стояла стеной, увядающие метелки иван-чая рассылали вокруг свои серебристые семена, стрекотали кузнечики, и даже шмель прилетел на какие-то белые цветочки.

– Вишь ты, – с неудовольствием заговорил дед Семен, – как Игнатьевна померла, так и косить некому. Раньше-то она для козы сена здесь накашивала, я ей еще помогал поросль срубать. – Он махнул рукой в сторону, где буйно разрастались непонятные кусты. – Если их не трогать, они все поле займут, очень живучие, траве места не оставят. Так что мы по траве не пойдем, к Егерской тропе я тебя и так выведу.

Они обогнули поле, прошли между невысокими елочками, где Найда вспугнула большую птицу, которая с шумом взлетела вверх.

Егерская тропа скорее напоминала неширокую лесную дорогу. Дед Семен свистнул собаку и ходко припустил вперед, Надежда едва поспевала следом.

Шли минут сорок, Надежда начала уже уставать, но дед шагал в хорошем темпе, как заведенный, так что ей стыдно было просить передышки. Наконец справа лес поредел, показались мелкие сосенки и отцветшие кисточки таволги.

– Вот оно, Куликово болото, – сказал дед Семен.

Надежда перевела дух и утерла со лба выступивший пот, сосед же выглядел, как обычно, ничуть не запыхавшимся.

– Походи с мое по лесу, – усмехнулся он, перехватив ее взгляд, потом достал нож и срезал две молоденькие березки для палок.

Надежда тут к месту вспомнила замечательный фильм «А зори здесь тихие», как герой обучает там Лизу Бричкину идти через болото. Для палок надобно брать непременно свежее дерево, а то сухая слега может подломиться.

– Ты не смотри, что оно небольшое, – согласно кивнул Семен Степанович, – это болото суровое. В дождливое лето я бы туда и не сунулся. Худое болото, опасное.

– А с виду и не скажешь… – протянула Надежда, – сосенки молодые, трава зеленая…

– Ага, трава, – усмехнулся дед, – ты в ту траву не вздумай ступить, там самая трясина и есть. А сосенки эти я уж лет тридцать такими вижу. Не растут они, болото из них все соки высасывает.

– Как же мы пойдем? – растерялась Надежда.

– Есть проход, – нахмурился дед, – только ты за мной ступай, след в след, в сторону – ни-ни!

Он прошел немного вдоль болота, потом отвел густо разросшиеся у берега камыши и пощупал ногой в сапоге илистую жижу.

– Там гать должна быть… вот она… ну, с Богом! Найда, за мной!

Умная собака прыгнула следом, а затем уж осторожно шагнула Надежда.

– Вплотную не ходи! – учил дед Семен. – Ежели чего – вместе утопнем. Хотя нынче вода низко.

«Куда уж тут низко, – думала Надежда, наблюдая, как сапог погружается в трясину почти до колен, – еще немного, и полные сапоги начерпаю».

Однако дальше пошло лучше. Надежда наловчилась перепрыгивать с кочки на кочку. Через некоторое время остановились у довольно толстой сосны. Три большие ветки шли параллельно вверх, так что издали сосна напоминала трезубец морского бога Нептуна. Хотя здесь, на болоте, командовал не Нептун, а кто-то другой, какой-то древний языческий бог.

«Дриады? – размышляла Надежда в пути. – Хотя нет, дриады живут на дереве, наяды в воде, а в болоте кто? Кикимора болотная и леший…»

От этой мысли стало неуютно. Под сосной остановились, потому что было почти сухо. Найда вовсю лопала янтарные ягоды морошки, дед Семен закурил, а Надежда присела на кочку, предварительно обследовав ее на предмет наличия пресмыкающихся.

Бросив в болото окурок, дед поглядел на солнце, отсчитал три шага и свернул от сосны влево под углом примерно в сорок пять градусов.

– Теперь напрягись, самое трудное место! – отрывисто бросил он.

Перед ними расстилалась ровная зеленая гладь – ни кустов, ни деревьев, ни кочек. Было до пронзительности тихо – не пели птицы, не жужжали шмели, не стрекотали кузнечики. Дед Семен шел аккуратно, почти беззвучно, Найда прыгала с легким плеском, одна Надежда, как ни старалась, ступала с отвратительным чавканьем. Глаза заливал пот, Надежда провела рукой по лбу и вдруг хватилась косынки. Обычная ситцевая косыночка – по голубому полю крупные веселые ромашки. Шелковую в лес не наденешь – скользкая. Она скинула косынку, когда отдыхали у трезубой сосны, а потом, видно, завязала некрепко. Надежда оглянулась – косынка синела чуть в стороне, зацепившись за сухой одинокий куст.