Жизнь замечательных детей - Лютикова Люся

Я побрела вслед за ней. Обогнать даму не было никакой возможности из-за ее габаритов, да мне и не хотелось. Судя по всему, женщина как раз направлялась к Василию Степановичу. Так оно и оказалось: она остановилась около десятой квартиры и решительно нажала на кнопку звонка. Я встала позади нее, напустив на себя смиренный и отрешенный вид.

Луковкин открыл сразу же, как будто караулил под дверью. Он осоловело уставился на даму, икнул и поинтересовался:

— Ты, что ль, водку привезла?

— Какую тебе еще водку, алкоголик? — громогласно напустилась на него женщина. — Последние мозги пропил, не узнаешь меня?

Пьянчужка подался вперед, прищурился, наморщил лоб. Мне даже показалось, что я слышу, с каким скрипом ворочаются мысли под черепной коробкой. Наконец на лице Василия Степановича промелькнул неподдельный ужас:

— Теща, вы?

— Тьфу ты! — театрально плюнула дама и обернулась, призывая меня в свидетели. — Я уже третий раз сюда из домоуправления являюсь, а он смотрит, будто баран на новые ворота. Совсем спился, в «Кащенко» пора отвозить. Дегенерат!

Услышав последнее слово, мужичок встрепенулся, явно намереваясь достойно ответить на оскорбление. Но женщина не дала ему раскрыть рот:

— Ты почему за квартиру не платишь? Выселения дожидаешься? Так я тебе его организую: завтра же вызываю милицию, выкидываю твои шмотки на улицу, а квартиру опечатываю. Хочешь этого?

Луковкин ничего не ответил, а только замычал и отрицательно замотал головой.

— Ну так плати! Видишь, сколько набежало! — И женщина сунула ему в руки бумаги.

— Нет у меня денег, — отозвался алкоголик, даже не взглянув на сумму задолженности. — Ни копейки нету, хоть режьте.

Но дама не отступала:

— Нету, говоришь? А постояльцу сдал комнату? Он ведь живет у тебя уже три месяца, я все знаю!

Мужик широко распахнул дверь:

— Заходите, смотрите, нет у меня никаких постояльцев, один живу.

Женщина воинственно переступила порог квартиры, я пошла вслед за ней. Мы миновали обшарпанную прихожую с пожелтевшими газетами вместо обоев на стенах и очутились в единственной комнате. Здесь обои были: выцветшие васильки на зеленом фоне, местами оторванные и в жирных пятнах. Мебель не радовала глаз разнообразием: около стены стоял покосившийся шкаф, рядом с ним — два засаленных стула, а в углу прямо на полу лежал матрац с грязным бельем. Обстановку дополняла лампочка без абажура, уныло свисавшая в центре комнаты.

— Ну как, убедились? — поинтересовался Василий Степанович.

— Кухню показывай, — приказала женщина.

Хозяин провел нас на кухню. Из-за невообразимой вони принимать здесь пищу не смог бы ни один нормальный человек. Источник запаха определить было сложно. Это могла быть раковина, абсолютно черная от въевшейся грязи, или мусорное ведро, из которого свисало нечто неопределенное, но омерзительное, или литровая банка на столе, полная окурков, и даже линолеум, которому за свою долгую жизнь вряд ли удалось познакомиться со шваброй и половой тряпкой.

— А это что такое?

Цепкими пальцами дама выудила из кучи пустых водочных бутылок книгу. «Как продать дохлую собаку: пособие для современного продавца» — гласила надпись на обложке. Печатное издание абсолютно не вязалось с обликом хозяина.

— Чья это? — еще раз повторила женщина.

— О, так это же Мишкина! — простодушно отозвался мужик. — А он так убивался, думал, потерял.

— Значит, есть жилец! — победно вскинулась дама.

Хозяин тут же поменял тактику:

— Жилец был да сплыл. Снимал у меня три месяца комнату, я его поил-кормил, а денег от него отродясь не видал.

— Михаил Бартенев? — подала я голос.

— Да, он. Обещал заплатить, но обманул. Меня все обманывают, — скуксился Луковкин и пустил пьяную слезу.

— Где он сейчас живет, знаете? — продолжала я допрос.

Пьянчужка замотал головой, но потом неожиданно сказал:

— Работает с голыми бабами, повезло ему.

— Где? — оторопела тетка.

— Да тут рядом, на Арбате, магазин с голыми бабами, «Фемида» называется.

Я поразилась: Фемида — это ведь богиня правосудия у древних греков. При чем тут голые бабы?

— Будет тебе и Фемида, и народные заседатели, и ордер на выселение, — снова пошла в наступление дама. — Когда заплатишь за квартиру, изверг?

Луковкин опять принялся клясться, что денег нет. После долгих препирательств женщина выбила-таки из него обещание в ближайшее время погасить задолженность. Что называется, взяла измором. Затем мы с ней направились к выходу, и хозяин с явным облегчением закрыл за нами дверь.