Цирк под одеялом - Калинина Дарья Александровна

— Ой, я думаю о том же!

— Ты знаешь, где нам найти этого Горыныча?

Мгновение Дина колебалась.

— Могу узнать его адрес у кого-нибудь из стариков, — как бы в раздумье сказала она.

Подруги считали, что именно так и следует поступить. Причем немедленно. Ведь представление уже закончилось. И все цирковые, возбужденно обсуждая случившееся, начали расходиться по домам. И Дина умчалась за адресом Горыныча.

Откладывать визит к старому фокуснику подруги не стали. Отправились на следующее же утро. Нужно было действовать по горячим следам. Это они хорошо знали. Идти по остывшему следу, когда все свидетели уже двадцать раз успели разбежаться или просто элементарно подзабыть все подробности произошедшего, было куда сложнее.

Горыныч жил в двухэтажном коттедже на окраине города. Кроме него, тут обитали еще три семьи. И снаружи домик выглядел весьма привлекательно: голубые стены, ажурные балконные решетки и садик под окнами.

Но садик при ближайшем рассмотрении оказался запущенным, поросшим крапивой и лопухом, хотя мог бы благоухать розами или, на худой конец, радовать глаз неприхотливыми ноготками и бархатцами. Стены были выкрашены за счет щедрот администрации города. Решетки проржавели и угрожали в любой момент вывалиться из раскрошившихся цементных гнезд. А внутри домик был довольно вонючим, благодаря бомжам, избравшим его лестницу в качестве бесплатного туалета.

— Тьфу! — поморщилась Леся. — Как люди выдерживают такую вонищу?

Горыныч обитал на первом этаже. Дверь в его квартиру оказалась открытой. Что изрядно удивило подруг. Все-таки город, хотя и окраина. Но неподалеку находится станция метро. И бомжи, судя по запаху в подъезде, регулярно навещают этот дом.

На всякий случай подруги постучали по дверному косяку.

— Эй, кто-нибудь тут есть?

Нет ответа!

— Хозяева дома?

Молчание. Переглянувшись, девушки осторожно переступили порог и оказались в квартире Горыныча. С первого же взгляда становилось ясным — красть тут нечего. Нищета в логове Горыныча царила страшная. Стены были лишены даже обоев. Вместо них на облупившемся бетоне висели цирковые афиши. Старые и новые, рваные и не очень.

Мебели в квартире не наблюдалось. Стол заменял собой фанерный ящик. На нем лежали еще остатки ужина. Воздуха, надо сказать, они тоже не озонировали. Несколько таких же ящиков, расположенных вокруг «стола», заменяли собой стулья. А вместо кровати в углу был брошен старый полосатый матрас с ворохом тряпья.

Вот и вся, так сказать, меблировка. На кухне имелась газовая плита, первоначальный цвет которой под слоем грязи и копоти не определялся. И конечно, была мойка. Но до того ржавая, что вполне могла быть ровесницей этого дома, построенного еще после войны пленными немцами.

— Ну и ну! — только и смогли выдавить из себя подруги. — Неудивительно, что хозяин не обременяет себя замками.

Но где же был он сам? Подруги вернулись в комнату. И неожиданно их внимание привлекло к себе шевеление груды тряпья, сваленной на матрасе.

— Ой! Кто там?

Тряпки ничего не ответили. Из-под них раздался сдавленный вздох. И снова наступила тишина.

— Там кто-то есть, — заявила Кира. — Надо посмотреть.

Леся не возражала, но и попыток двинуться с места не предпринимала.

— Мы же не боимся?!

Леся снова промолчала. Поняв, что поддержки от подруги она не добьется, Кира решила действовать сама. Она сделала несколько осторожных шажков в сторону тряпья. И произнесла:

— Эй, там кто-нибудь есть?

Тряпки пошевелились.

— Есть! — шепотом произнесла Леся, стоя за спиной Киры.

Кира фыркнула, но тряпки отдернула. Под ними обнаружился маленький сморщенный мужчинка лет пятидесяти пяти на вид. Он спал сном младенца, сладко причмокивая во сне губами и улыбаясь. Единственное, что противоречило столь невинному образу, был смрад перегара, исходящий от спящего.

— Мужчина, вы хозяин?

Но тот продолжал спать. Осмелевшие подруги принялись трясти мужчину, щипать и даже пару раз легонько пнули. Ноль эмоций. Поняв, что разбудить этого типчика они не смогут, подруги отступили. Тем более что за дверью на лестнице раздался какой-то шум.

Подруги выскочили очень вовремя, чтобы успеть перехватить крепенькую старушку, увешанную кульками и продуктовыми сумками, словно новогодняя елка игрушками.

— Вам чего у Горыныча нужно? — удивилась старушка, обнаружив подруг на пороге квартиры старого фокусника.

Подруги объяснили. При этом они не рассказали старушке всей правды, чтобы не пугать ее. А сказали, что их послала администрация цирка, чтобы вызвать иллюзиониста на работу. Старушка поставила свои кульки на пол. И внимательно слушала подруг.

— И-и-и-и! Ми-и-илые! — протянула она, когда подруги закончили. — Какое уж тут выступление. Запил наш Горыныч!

— Вроде бы раньше за ним такого не водилось, — осторожно предположили подруги.

— То-то и оно, что нет. А теперь появилось.

— С чего же это?

— А с лечения этого, чтобы ему пусто было!

Чувствовалось, что старушка очень сердита. И ей необходимо отвести душу, поговорить с кем-нибудь.

— Пошли ко мне! — скомандовала она подругам. — Послушаете, чего расскажу. А там, глядишь, Горыныч и прочухается. Он завсегда к полудню просыпается. Новую порцию принимает, до вечера колобродит, а потом, если в кутузку не угодит, засыпает.

Так как до указанного срока было еще далеко, подруги послушно отправились за старушкой в ее квартиру. Старушку звали Ольгой Ефимовной. И ее квартирка была полной противоположностью обиталища Горыныча. В ней буквально не было свободного места. Прежде чем шагнуть, нужно было хорошенько подумать.

— О-хо-хо! — тяжело вздыхая, пробралась Ольга Ефимовна на кухню.

Подруг она повела за собой, предварительно велев им снять обувь, чтобы не пачкали ковровые дорожки и хорошенькие половички. На кухне тоже было очень тесно — вещи громоздились в два, три или даже в четыре яруса. К примеру, на холодильнике стояла еще микроволновка, на ней примостилась симпатичная коробочка, а на ней красовался цветок в ярком декоративном кашпо.

На окнах висело сразу три слоя занавесок. На тонких тюлевых — еще одни, но поплотней и уже с цветным рисунком. За ними — тяжелые, закрывающие кухню от солнечных лучей. На столешницах и вдоль стен было развешено и расставлено множество кухонных принадлежностей — ухватки, поварешки, ножи, ложки, тостер, фильтр для воды в виде кувшина — весьма удобная штука для экономных хозяев, снова керамические кашпо с живыми цветами, баночки со специями и прочее и прочее.

— Чай будете?

Подруги согласились скорей из вежливости, чем из настоятельного желания попить чайку. Все так же тяжело вздыхая, Ольга Ефимовна достала красивые чашки из тонкого фарфора с малиновыми розами, плеснула в них жидкой, едва заметной, заварки, щедро добавила кипятку и, не сделав попытки положить сахару, поставила чашки перед подругами. Сыр и колбасу, которые она принесла из магазина, а также пряники и конфеты она тоже оставила до лучших времен.

Девушки не подали вида, как их покоробила экономность старушки. В конце концов, они к ней не завтракать пришли. Хотя вон те печенюшки у нее в вазочке, ставшие от старости уже каменными и покрывшиеся толстым слоем пыли, она могла бы и выставить на стол. Все равно отведать их ни один человек в здравом уме не решился бы.

Но Ольгу Ефимовну, казалось, вполне устраивало, что печенюшки пылятся у нее на столике, выполняя чисто декоративную роль.

— Запил наш Горынушка, — печально произнесла она, отпивая глоточек того же жидкого чаю. — А ведь раньше такого с ним не случалось. Пил, конечно. Иной раз и меры не знал. Но чтобы запои… Нет, такого не бывало.

— А когда началось?

— Недели две уже пьет.

— Ни дня трезвым не был?

— Нет. Говорю же, к полудню просыпается, идет в магазин, водку покупает, а потом до вечера возле дома куролесит. Со всеми окрестными алкашами перезнакомился. А ведь раньше за ним такого не водилось.

— Может быть, горе у человека какое?

Ольга Ефимовна поджала губы:

— Горе у него было и раньше. Жену схоронил. А она еще молодая была. Тоже в цирке работала. Гимнасткой была. С самой верхотуры свалилась. И сразу же насмерть. Потом Горыныч сына в Афганистане потерял. Тоже горе. А только такого, чтобы неделями пить, — ни-ни. Цирк Горыныча держал. А как цирка в его жизни не стало, так он и потерялся.

И, посмотрев на подруг неожиданно проницательным взглядом, старушка произнесла:

— Вы вот сказали, что из цирка пришли. А разве вы не знаете, что Горыныча уволили подчистую?

— Как вы сказали?

— Это не я сказала! Это он мне сам сказал. Пришел в тот день словно в воду опущенный. И говорит: «Уволили меня, Ефимовна. Подчистую списали. Стар я стал. Никому не нужен. Так по тому и быть. Буду свои оставшиеся деньки в пьянстве проводить».