Брачный контракт с мадонной - Степнова Ольга

Я ещё раз прокрутила ту ситуацию в голове, успокоилась и зашла в квартиру. Нащупала выключатель, щёлкнула им, но свет не зажёгся. Вечно перегорающие лампочки — моя вторая проблема после забывчивости. Я прошла в ванную и включила свет там.

В тёмном коридоре я разулась и вытряхнула из авоськи Филимона. Кот плюхнулся на пол безвольной, бесформенной массой, и, вздыбив на загривке чёрную шерсть, попятился вдруг к входной двери. Он зашипел с экспансией, на которую был только способен в свои двенадцать кошачьих лет.

— И где твоя хвалёная наглость, Филя? — усмехнулась я. — Испугался собственной конуры только потому, что в ней перегорела лампочка?

Я на ощупь пробралась в зал и включила свет. Яркая люстра вспыхнула под потолком, и на мгновение я ослепла. Сзади дурным голосом заорал Филимон. Прежде чем прозреть, я успела удивиться странному поведению своего кота и уловить до боли знакомый одуряюще сладкий запах.

Когда очертания всех предметов обрели чёткую ясность, я всё поняла. В центре гостиной, в глубоком кресле восседал Геральд и перебирал в нервных руках сандаловые четки. На нём были кожаные чёрные брюки и чёрная шёлковая рубашка.

Почему-то мне в голову пришла дурацкая мысль, что всем своим видом он смахивает на палача.

Геральд смотрел на меня насмешливо, исподлобья, и тёмные шарики летали в его пальцах справа налево.

«Так вот почему тут пахнет сандалом», — оформилась первая мысль.

«А разве бывают палачи с чётками?» — нагнала вторая.

«И как он здесь оказался?» — отрезвила третья.

Щекам почему-то стало вдруг мокро, дождя здесь быть не могло, значит, это были банальные бабские слёзы.

— Я знала, что ты придёшь, — сказала я и сделала шаг к нему.

Опять где-то хрипло заорал Филимон, и я подумала, что старого маразматика пора усыплять.

— Знала?! — Геральд вскинул красивые брови, и его пальцы замерли на сандаловых чётках. — Ты знала, что я буду ждать тебя здесь?!

Я подошла к нему, села на корточки и положила голову на его чёрные кожаные колени.

— Я очень ждала тебя, день, два, три… Я прождала бы ещё бесконечно долго, если бы не позвонила соседка и не сказала, что мой кот не даёт ей житья. Я знаю, ты меня обманул, я Анель, а не Жанна, но мне наплевать! Лишь бы ты был со мной.

Филимон заорал совсем дурным голосом, и в его руладах мне ясно послышались человеческие слова: «Глупая курица!»

Или это сказала себе я сама?!

Чёрная кожа брюк под моею щекой сильно намокла, потому что слёзы лились из глаз, и не было механизма в моём организме, способного перекрыть им ход.

— Ты продал картины? — Я чуть приподняла голову и заглянула ему в глаза. — Мы теперь уедем в Америку?

— Продал картины? — Он в горсть собрал мои волосы на затылке и поднял мою голову выше, так, что подбородок задрался, а шею заломило. — Уедем в Америку? Дура! — прошипел он. — Господи, какая же ты дура!

Филимон заорал дурниной в чёрной пропасти коридора. Даю на отсечение голову, он орал: «Ду-ура!» Геральд держал меня за волосы, вернее, за рыжий парик, и смотрел мне в глаза. От него пахло сандалом, дорогим алкоголем и хорошим трубочным табаком.

— Ты куришь трубку? — спросила я, потому что остатки разума вытекли вместе с последними слезами.

— Курил, — усмехнулся он. — Курил. Теперь обо мне можно говорить только в прошедшем времени. Теперь я покойник, я без пяти минут покойник, и в этом твоя вина, чёртова дура Анель!

Филимон заорал на сей раз где-то совсем далеко, наверное, он пробрался на кухню. До меня не сразу дошёл смысл слов, сказанных Геральдом.

— Почему ты покойник? Почему по моей вине? — шею невыносимо ломило, она затекла, но я неожиданно испытала первобытное наслаждение самки, подчиняющейся воле самца. — Почему?

— Потому что картины, которые ты украла, оказались копиями! — Он произнёс это почти без звука, одними губами, но я поняла. — Они оказались копиями, я кинул страшных людей и теперь мне крышка. А раз мне крышка, то и тебе тоже! — Он свободной рукой скользнул по кожаной брючине, и у моего горла оказалось длинное острое лезвие. Таким лезвием можно было рубить на лету шёлковые платки, а не то, что моё бедное горло.

Горькая мысль, что все эти бредни про наслаждение самки не что иное, как гнусные атавизмы, отрезвила меня. Меня вдруг осенило, что от него пахнет гнилыми деревяшками, дешёвым пойлом и гадким палевом. Ещё меня осенило, что он просто мелкий подонок.