Пока не пробил час - Глебова Ирина

– Все хорошо, что хорошо кончается, дорогой. Но ведь все-таки он тебя ранил!

– Смотри! – Викентий вытянул губы и выпустил к потолку стайку аккуратных голубых колечек: больше, чуть меньше, меньше, еще меньше… И когда жена засмеялась, весело ответил ей: – Нет худа без добра! Вот возьмем и правда поедем с тобой на какой-нибудь хороший курорт. В какой-нибудь Баден-Баден!

– Бог мой, Викеша, ведь это и в самом деле отличное место для лечения ран! Там, в горах Шварцвальда, чудесные целебные воды! В юности я была там с родителями, и теперь мне очень хочется поехать туда еще раз… Если ты, конечно, не шутишь!

– Наверное, не шучу, – улыбнулся Викентий Павлович, с любовью глядя на жену.

* * *

Викентий Павлович чувствовал себя неплохо несколько дней, за которые как раз подвел итоги расследованию и написал подробный отчет. И тут же сразу начались осложнения с раной, словно организм собрал все силы для завершения важного дела, а потом сразу же сдал… Пришлось снова звать врачей. Мальчикам о ранении Викентия Павловича сообщать не стали. Они вернулись в Харьков, когда он уже вновь хорошо себя чувствовал и довольно резво ходил, хотя заметно хромал и опирался на трость. Так что Мите и Саше не пришлось даже поволноваться за отца, осталось только восхищаться. Впрочем, больше всего их занимали собственные приключения и открытия. В доме только и разговоров было что о кургане, скифах и сарматах, о том, как археологи нашли необыкновенно ценные для науки вещи – осколок скифской секиры с узорами на рукояти и конский налобник с изображением богини Апи. Митя даже нарисовал эту богиню – со змеями вместо ног.

– Знаешь, дядя, – рассказывал он, – наш руководитель – невероятный знаток скифской культуры и мифологии. Он рассказывал, что богиня Апи у скифов была богиней Земли, а в «Истории» Геродота она вообще объединяется с греческой Геей, то есть самой Землей. И вообще, нам очень повезло, потому что можно годами раскапывать курган и находить только черепки да осколки. А у нас – настоящие находки! Жаль, конечно, что не золотые, но для истории это не так важно…

Митя и Саша возмужали, сильно загорели, хотя это был совсем другой загар, чем курортно-черноморский: казалось, кожа их задубела от степных ветров. Глядя на них, Викентий Павлович вспоминал, что он именно такими представлял своих мальчиков, когда стоял в той церковной постройке, ожидая Кокуль-Яснобранского и Макарова. В ту ночь, когда был ранен…

Из главного департамента полиции пришел ответ на запрос, который сделал Петрусенко: бывал ли Макаров Анатолий Викторович по делам своей военной или полицейской службы в Юго-Восточной Сибири, в местах обитания народа бурятов? Ответ был официально сух и краток. Да, Анатолий Викторович Макаров в 1901 году посещал Верхнеудинск в составе военной миссии. И все. Прочитав, Викентий Павлович усмехнулся: что ж, военное ведомство, как всегда, хранит свои тайны. Да ему и не нужны были подробности. Главное, он убедился: «тайный узел бурятов» имел под собой вполне реальную основу. Петрусенко любил ощущение полной ясности в делах, которые вел.

Благополучно шла к завершению и история лондонского убийства, которая столь роковым образом совпала с преступлением в маленьком украинском городе. Читая об этом в газетах, Викентий Павлович качал головой: где Лондон, а где Белополье! А вот надо же – и там, и там мужья убивают жен! Но только если в его, белопольском, деле все уже было совершенно ясно, то лондонское убийство еще нужно будет доказывать. Да, конечно, коллеги из Скотленд-Ярда – старший инспектор Дью и сержант Митчел – не сплоховали: на пароходе «Лаурентик» они догнали «Монтроуз» возле Квебека. Двое, выдававшие себя за мистера Джона Робинсона и его сына Джона, оказались именно теми, кого разыскивали: доктором Криппеном и его любовницей Этель Ли Нив. Их арестовали и привезли в Лондон. Но там два врача-патологоанатома все еще не могли точно установить, чье все-таки тело было найдено в подвале дома Криппенов. У них была надежда, что на клочке кожи ими обнаружен именно шрам – только это даст возможность опознать Кору Криппен. Но пока еще шли кропотливые исследования.

Викентий Павлович испытывал странное, несколько двойственное чувство. Непривычно было, что изобличение преступника зависело не от находок следователя, его умения, интуиции, а от выводов медиков. Но, с другой стороны, Петрусенко всегда был большим поклонником науки, и если приходилось говорить на эту тему с коллегами, настроенными скептически, всегда старался их убедить конкретными примерами успешного применения научных методов в следственном деле. А таких в первое десятилетие двадцатого века было уже много и с каждым годом становилось все больше. Викентия Павловича восхищали новейшие научные открытия, приводившие к возникновению совершенно новых областей науки – дактилоскопия, токсикология и определение ядов по кристаллам, снятие слепков с пуль при помощи восковых пластин, реакция Уленгута по определению крови человека и крови животного. Или идентификация волос, которую ученые научились проводить всего лишь года два назад и которая уже сегодня сумела помочь ему в его расследовании! Или те самые достижения патологоанатомов, которыми как раз и прославился доктор Пеппер… Уже не раз проскальзывало в научных статьях слово «криминалистика», и Викентий Павлович был убежден: скоро эта наука объединит самые разные открытия, которые окажут неоценимую помощь в расследовании преступлений, изобличении убийц, грабителей, насильников и мошенников всех мастей. Но еще больше он был убежден в том, что наука всегда будет играть лишь вторую роль в следственном деле. Главным останется ум и талант человека, которого в народе называют «сыщиком».