Империя Хаоса - Киз Грегори

– В отличие от человека, ты хочешь сказать? – спросила Елизавета.

– Многие люди вообще ни к какой деятельности не способны, – саркастически заметила Креси.

– Нет, нет! – воскликнула Елизавета. – Я вовсе не шучу! Разве Бог, создавая людей, одному не предназначил быть царем, другому – крестьянином, третьему – строить корабли…

– Не забывайте, цесаревна, – вмешалась в разговор Адриана, – что ваш отец был и царем, и полководцем, и корабли строил собственными руками.

– Ну да, конечно.

– Теоретически каждый человек может стать царем или королем, – заметила Эмили. – И в истории человечества бывали случаи, когда человек самого простого звания брался за управление страной, как, например, Кромвель[42] в Англии.

– Кто? – переспросила Елизавета.

– Продолжайте, господин Линней, – сказала Адриана, покачав головой.

– Да, но цесаревна подала мне идею. Представим себе иерархию мира людей, начиная от императора и заканчивая простым крестьянином. Представим, что в соответствии с идеей творения один не может выполнять работу другого. Предположим также, что и в среде malakim Бог создал королей и царей, а они, в свою очередь, – герцогов и князей, а те – графов и так далее.

– Можно предположить и другое, – перебила его Эмили, – Бог создал человека труда, а тот сделал для себя орудия труда. А орудия труда, в свою очередь, создали орудия труда для того, чтобы те воспроизводили самих себя…

– Какая-то ерунда получается, – пожала плечами Елизавета. – Выходит, если есть одна лопата, то она может сделать другую лопату? Как-то я не могу себе этого представить.

Адриана хорошо себе это представляла.

– Я никогда… Это очень, очень интересно, если все именно так и есть. Что послужило базой для подобных рассуждений?

– Записи Ньютона и ваши собственные высказывания. Malakim созданы из определенного вида сродств, которые мы можем выявить опытным путем. Чем проще вид сродства, тем примитивнее malakim. Но простые сродства входят в состав более сложных. Это похоже на библейскую легенду о сотворении Евы из ребра Адама. Malakim более сложной структуры как бы извлекают из себя более простые, предназначенные для более локальных действий.

Вдруг в памяти Адрианы совершенно отчетливо возникла татарка, встреченная ею в лесу, и сопровождавшие ее духи, которые были как бы ее собственным продолжением. Что сказала ей татарка? Что она научилась использовать свою собственную сущность и сущность духов?

– Я хочу видеть все ваши записи, – сказала Адриана, – все без исключения. Я хочу, чтобы вы мне объяснили каждое слово, каждый этап ваших рассуждений. Если ваши рассуждения и заключения окажутся верными, то это будет самое значительное открытие, касающееся природы malakim.

– Но это только гипотезы, – предупредительно заметил Линней, – сделанные на основе очень скудных данных. Нам нужен тот научный арсенал, которым располагал Ньютон. Нам необходимо повторить все те эксперименты, которые он проводил, и пойти дальше.

– Скажите конкретно, что вам нужно, и мы подумаем, что можно сделать. Возможно, мы могли бы воспользоваться составными частями одного из taloi, как Ньютон сделал…

Она замолчала: у нее перехватило горло. Она не могла поверить. Сердце бешено колотилось, она всем нутром чувствовала: ее ученики невероятно близко подошли к истине. Как она могла упустить это?

Потому что она не занималась этим серьезно. Она легкомысленно позволила пришельцам из высших сфер эфира убаюкать свой ум.

Ночью ей вновь снилось, что она бродит по руинам Версаля. Сквозь огромные проломы в крыше в залы проникал свет, на мраморном полу – лужи застоявшейся воды, в покрытых сажей зеркалах мелькало ее отражение. На ней было grand habit[43], подаренное ей Людовиком XIV, на голове – высокая прическа.

– Здравствуй, любовь моя.

Голос тихий, с легким провинциальным акцентом. Из тени вышел мужчина, высокий и стройный, в ее глазах – красивый.

– Николас?

– Да.

– Где же ты был все это время?

– Ждал. Я и сейчас жду.

Она рванулась к нему навстречу, обнять, но он отступил назад.

– Николас, ты не хочешь меня обнять?

– Я не могу. Еще не пришло время. А пока следуй за мной.

– Хорошо.

Они прошли через полуразрушенный дворец и оказались в парке. Когда-то это были прекраснейшие парки мира. Их строгая геометрия представлялась отражением неумолимой логики естественного закона. Но сейчас здесь царило запустение: статуи оплели колючки, а между камнями, которыми были выложены дорожки, торчали пучки пожелтевшей травы.