Выбор - Суворов Виктор

Потому кавказский человек товарищ Кабалава сразу стоянку оценил: кругом составы пустые, вагоны пассажирские да товарные. Никого почти вокруг… И забор. И дырка в заборе. Можно иногда проверять бдительность несения службы охранниками, да и отлучиться… На часок. Прямо за забором какие-то переулки-закоулки. И оттуда, из закоулков, через дырку девки в ремонтные поезда в гости наведываются. Девки – на любой вкус, большие и маленькие, толстые и тонкие, блондинки, брюнетки, шатенки. И все они, кавказского человека Кабалаву завидев, как-то по-особому улыбались и вроде таяли.

Ходят девки к сонным-пьяным ремонтникам, а чувствует Кабалава: помани любую пальчиком… Разве у ремонтников есть такие усы, как у Кабалавы? Перед зеркалом в командирском купе Кабалава усы щеточкой чешет…

Соперники ли ему какие-то смазчики-сцепщики из ржавого поезда «Главспецремстрой-39», который справа стоит, и облупленного поезда «Главспецремстрой-12», который слева?

Глава 5

1

Во все времена лучшим местом подготовки людей особого сорта были уединенные дачи. Не просто дачи, а дачи на территории армейских полигонов: «Стой! Стреляют!» Страна у нас большая, земли много, полигоны широкие. У больших полигонов свои преимущества. Решил, к примеру будет сказано, разыграть будущую войну между Германией и Францией – никаких тебе проблем: отметил колышками на полигоне Францию, очертил Германию, рядышком можно еще Данию, Бельгию и Голландию с Люксембургом обозначить (в натуральную, понятно, величину), и гоняй себе по полигону танки туда-сюда, никто не помешает. В то же время не будем и преувеличивать, не будем называть наши полигоны бескрайними. Края у них, понятно, есть. Только никто не знает, где именно.

Так вот, на полигоне – лес. (Опять же не бескрайний, а с краями, только никто до тех краев никогда не добирался.) Лес – сосновый. И если ехать все прямо и прямо, не сворачивая, то в какой-то момент (это неизбежно) упрешься в глухой забор. За забором – цепные псы. За забором – запущенный сад, сиреневые джунгли. В буйных зарослях – бревенчатый дом. В этом-то доме и готовят испанскую группу.

Войдем.

2

Николай Иванович Ежов захлебнулся слюной и воздухом:

– Я – народный комиссар водного транспорта! Я – член правительства! Я – секретарь ЦК! Я – кандидат в члены Политбюро!

Но розовый лейтенант скучающим взглядом щупал-взвешивал грудь железобетонной бабы-ударницы на соседнем фасаде, возносящей в небо железобетонный серп.

И тогда Николай Иванович бросил последний козырь:

– Я – Генеральный комиссар государственной безопасности!

От этих слов лейтенанта дернуло. Но совладал лейтенант с собою: не абы кого в охране Лубянки держат.

Не помог Ежову и этот козырь. Что остается? Никогда Николай Иванович Ежов не унижался до того, чтобы объяснять цель своего визита. Тем более – визита в НКВД.

Но что делать?

– Товарищ лейтенант государственной безопасности, я остаюсь Генеральным комиссаром государственной безопасности, потому мне деньги за звание причитаются. Пять месяцев я не получал получку за звание. Я просто забыл ее получать. Но она мне нужна, и она мне положена!

Розовый лейтенант от такого объяснения вдруг осознал всю силу своих полномочий и несокрушимую мощь учреждения, которое ему доверили охранять. Он подтянулся и тоном, не допускающим продолжения разговора, повторил-отрезал: «Пущать не велено!»

3

Идет Завенягин коридором. Слышит: за ним идут. Понимает: рвануть в сторону не позволят. Знает: удержат. Их трое. Жаль, застрелиться не успел. Уже на Магнитке понял: рабоче-крестьянская власть вынуждена будет цену трудового подвига умолчать-урезать-упрятать. Посему руководителей строительства Магнитогорского комбината власть будет вынуждена истребить. Просто из соображений безопасности. А строители сами собой истребились-ликвидировались. Идет Завенягин, улыбается, а про себя матерится: зачем ждал? На что надеялся? Почему не застрелился в Норильске? Почему сегодня утром не прыгнул с верхнего этажа гостиницы «Москва»? Поднимался же на самую верхотуру… вроде видом любовался.

Если повернуть вправо, в коридор, то из говорливой толпы делегатов попадешь в тишину. Правда, не каждого сюда пустят. Пропусков тут не спрашивают, но и пройти не позволят. Два юноши-энтузиаста повышенной упитанности, ничего не объясняя и слов ненужных не произнося, просто сходятся плечом к плечу перед желающим сюда пройти и в сторону смотрят. Народ у нас понятливый: нельзя, значит, нельзя. Знать, есть тому резон. А Завенягин таблички читает, и выходит – 205-я комната в том самом коридоре. И пошел туда…