Темное солнце - Вербинина Валерия

— Вот видишь, — сказала литвинка. — С ним все хорошо. Дай мне теперь взглянуть на твою рану.

Глава тринадцатая,

в которой Мадленка недоумевает

— И не подумаю перед ней унижаться! — говорил рыжий взъерошенный отрок Дезидерию часа полтора спустя. — Шляхтич я или нет, в конце концов? А шляхтич никому не позволит измываться над собой!

Мадленка была сердита, и, надо признать, было от чего. После того, что произошло с горностаем, панна Анджелика сделалась до того сахарна и медоречива, что Мадленке даже подумалось, уж не вселился ли бес в ее новую знакомую. Панна Анджелика винила себя в излишней резкости, кротко просила прощения и обещала, что больше так не будет. Она даже унизилась до того, что собственноручно стерла кровь с Мадленкиной головы и заботливо перевязала укушенную руку, почти не причинив раненому боли.

Потом они разговаривали о Кракове, о том, как трудно жить в монастыре, и о крестоносцах, которых Мадленка видела на дороге. «Михал» терпеливо повторил все, что давеча рассказывал князю Доминику, не забыв и о вороне, который будто бы выклевал графу Мейссену глаза; деталь эта казалась Мадленке особенно яркой, и в глубине души она немало гордилась ею.

Отделавшись наконец от панны Анджелики с ее неуместным любопытством, Мадленка отправилась было восвояси, но во второй зале, которую она пересекла, ее поймал Дезидерий и стал пытать ее, о чем у них шла речь. Выслушав сбивчивый отчет о происшедшем, он посуровел лицом, схватился за голову и объявил, что дела Михала Краковского плохи.

— Э, да что она мне сделает! — пробурчал «Михал», пренебрежительно махнув рукой.

— За серую крысу? — ужаснулся Дезидерий. — Ты что! Ты же не знаешь, как панна Анджелика ею дорожит — словно невесть каким сокровищем! Это сатанинское животное никого к себе не подпускает и кусает всех без разбору, но ты — первый, кто сумел его проучить. Берегись, Михал, здесь к панне Анджелике очень многие благоволят. Никакой из меня советчик, сам понимаешь, но тебе я говорю, как другу: лучше бы ты не делал этого. Может, пока не поздно, образумишься и покаешься перед нею? А то ведь со свету сживет, недаром наши про нее шепчутся — ведьма.

Тут-то Мадленка и высказала все, что думала по этому поводу, и не только.

— Я не холоп какой-нибудь, чтобы во прахе перед ней валяться! — закончила она.

Дезидерий только рукой махнул.

— Ладно, может быть, бог милует, тем более что крысе ничего не сделалось. Смелый ты парень, Михал, дай бог всякому, как ты, быть.

— Я только одного не пойму, — проворчала Мадленка. — Что в этой литвинке такого, что сам князь к ней неравнодушен?

— И не говори! — горячо зашептал Дезидерий. — Я и сам дивлюсь порою! И добро бы он один оказался так слеп, — нет, ведь и князь Август к ней неравнодушен, да и многие другие тоже ясновельможные паны, я знаю. Самое странное, что ведь и особенного в ней ничего нету, и рождения она не столь уж высокого, и лицом не вышла, а вот поди ж ты.

— Приворожила она их, не иначе, — вздохнула Мадленка, с тоскою вспоминая зеленые очи князя Доминика.

— Это-то очень может статься, — подтвердил Дезидерий, переходя на самый неразличимый шепот, — только, заклинаю тебя, вслух об этом ни-ни, иначе несдобровать тебе. Состоит при ней одна особа, этакая невеличка, космы седые, из себя вся страшная такая. Тоже литвинка, и креста на себе не имеет, и в церковь никогда не ходит. Язычница, одним словом. — Дезидерий умолк и пытливо поглядел на «Михала», но лицо у юноши было такое честное, открытое, что слуга решился. -Была у меня возлюбленная сердца, именем Изабелла, из служанок госпожи княгини, так эта ведьма ей нагадала, что после свадьбы со мной она и года не проживет. Все уже было у нас с Изабеллой сговорено, и вдруг — отказ. Бился я, бился, и таки вызнал у нее, почему. Была бы моя воля, я бы этой… ведьме литовской шею свернул, — Дезидерий сжал руку в кулак так, что побелели костяшки пальцев. — Подневольный я человек, Михал, убоялся господского гнева. А ведь стоило, Михал, стоило.

— Ничего, — сказала Мадленка мягко, коснувшись его плеча, — ты на бога уповай, и он пошлет тебе утешение. А козни дьявольские сами собой захлебнутся, не могут они долго длиться, Дезидерий. Ты уж поверь мне, я точно знаю.

Лицо Дезидерия просветлело, он опустил руку.

— Вот видишь, — сказал он уже спокойнее, — мудрый ты человек, сразу видать — из образованных, и слово у тебя веское, как у нашего епископа. Поговорил с тобой — и на душе полегчало, право слово. -Дезидерий поглядел куда-то поверх плеча Мадленки, и она, одернувшись, увидела приближающегося князя Августа. — Ну, с богом, а если понадоблюсь, ты всегда меня найдешь, если что.