Азазель - Акунин Борис

При виде женщины у Эраста Петровича чуть не вырвался торжествующий вопль — это была Бежецкая! С гладко зачесанными черными волосами, перетянутыми алой лентой, в кружевном пеньюаре, поверх которого была накинута цветастая цыганская шаль, она показалась ему ослепительно прекрасной. О, такой женщине можно простить любые прегрешения!

Обернувшись к мужчине, — его лицо оставалось в тени, но судя по росту это был мистер Морбид, — Амалия Казимировна сказала на безупречном английском (шпионка, наверняка шпионка!):

— Так это наверняка он?

— Да, мэм. Ни малейших сомнений.

— Откуда такая уверенность? Вы что, его видели?

— Нет, мэм. Сегодня там дежурил Франц. Он доложил, что мальчишка прибыл в седьмом часу. Описание совпало в точности, вы даже про усы угадали.

Бежецкая звонко рассмеялась.

— Однако нельзя его недооценивать, Джон. Мальчик из породы счастливчиков, а я этот тип людей хорошо знаю — они непредсказуемы и очень опасны.

У Эраста Петровича екнуло под ложечкой. Уж не о нем ли речь? Да нет, не может быть.

— Пустяки, мэм. Вам стоит только распорядиться… Съездим с Францем, и покончим разом. Номер пятнадцать, второй этаж.

Так и есть! Как раз в пятнадцатом номере, на третьем этаже (по-английски втором), Эраст Петрович и остановился. Но как узнали?! Откуда?! Фандорин рывком, невзирая на боль, оторвал свои постыдные, бесполезные усы.

Амалия Казимировна, или как там ее звали на самом деле, нахмурилась, в голосе зазвучал металл:

— Не сметь! Сама виновата, сама и исправлю свою ошибку. Один раз в жизни доверилась мужчине… Меня удивляет только, почему из посольства нам не дали знать о его приезде?

Фандорин весь обратился в слух. Так у них свои люди в русском посольстве! Ну и ну! А Иван Францевич еще сомневался! Скажи, кто, скажи!

Однако Бежецкая заговорила о другом:

— Письма есть?

— Сегодня целых три, мэм. — И дворецкий с поклоном передал конверты.

— Хорошо, Джон, можете идти спать. Сегодня вы мне больше не понадобитесь. — Она подавила зевок.

Когда за мистером Морбидом закрылась дверь, Амалия Казимировна небрежно бросила письма на бюро, а сама подошла к окну. Фандорин отпрянул за выступ, сердце у него бешено колотилось. Невидяще глядя огромными глазами в моросящую тьму, Бежецкая (если б не стекло, до нее можно было бы дотронуться рукой) задумчиво пробормотала по-русски:

— Вот скучища-то, прости Господи. Сиди тут, кисни…

Затем она повела себя очень странно: подошла к игривому настенному бра в виде Амура и нажала малолетнему богу любви пальцем на бронзовый пупок. Висевшая рядом гравюра (кажется, что-то охотничье) бесшумно отъехала в сторону, обнажив медную дверцу с круглой ручкой. Бежецкая выпростала из воздушного рукава тонкую голую руку, повертела рукоятку туда-сюда, и дверца, мелодично тренькнув, открылась. Эраст Петрович прижался носом к стеклу, боясь пропустить самое важное.

Амалия Казимировна, как никогда похожая на царицу египетскую, грациозно потянулась, достала что-то из сейфа и обернулась. В руках у нее был синий бархатный портфель.

Она села к бюро, вынула из портфеля большой желтый конверт, а оттуда какой-то мелко исписанный лист. Взрезала ножом полученные письма и что-то переписала из них на листок. Это заняло не более двух минут. Потом, снова вложив письма и листки в портфель, Бежецкая зажгла пахитоску, и неколько раз глубоко затянулась, задумчиво глядя куда-то в пространство.

У Эраста Петровича затекла рука, которой он держался за стебли, в бок больно впивалась рукоятка «кольта», да еще начали ныть неудобно вывернутые ступни. Долго в таком положении ему было не простоять.

Наконец Клеопатра загасила пахитоску, встала и удалилась в дальний, слабо освещенный угол комнаты, открылась какая-то невысокая дверь, снова закрылась и донесся звук льющейся воды. Очевидно, там находилась ванная.

На бюро соблазнительно лежал синий портфель, а женщины, как известно, вечерним туалетом занимаются подолгу… Фандорин толкнул створку окна, поставил колено на подоконник и в два счета оказался в комнате. То и дело поглядывая в сторону ванной, где по-прежнему ровно шумела вода, он принялся потрошить портфель.

Внутри оказалась большая стопка писем и давешний желтый конверт. На конверте адрес: «Mr. Nickolas M. Croog, Poste restante, l'Hôtel des postes, S. — Petersbourg, Russie».^[27] Так, уже неплохо. Внутри лежали разграфленные листки, исписанные по-английски хорошо знакомым Эрасту Петровичу косым почерком. В первом столбце какой-то номер, во втором название страны, в третьем чин или должность, в четвертом дата, в пятом тоже дата — разные числа июня по возрастающей. Например, самые последние три записи, судя по чернилам, только что сделанные, выглядели так: