Левиафан - Акунин Борис

Ничуть не бывало. Мне сразу пришла в голову одна штука, так что я почти сразу же успокоился. Дожидаясь Свитчайлда, я зашел в лавку для моряков и купил новый секстант, еще лучше прежнего, и отличный мореходный справочник с астрономическими формулами. Теперь я могу расчислять местоположение парохода гораздо быстрее и точнее, так что голыми руками меня не возьмешь.

Ждал шесть часов тридцать восемь минут. Сидел на скамье, смотрел на море. Думал о Вас.

Когда вернулся Свитчайлд, я сделал вид, что дремлю. Он прошмыгнул мимо, уверенный, что я его не видел.

Едва он скрылся за углом таможни, я ринулся к его извозчику. За шесть пенсов этот бенгалец рассказал мне, куда ездил наш дорогой профессор.

Признайте, милая Эмили, что я проявил в этой истории немалую ловкость.

Полученные сведения еще более укрепили меня в первоначальных подозрениях. Свитчайлд приказал везти его из порта прямиком на телеграф.

Пробыл там с полчаса, а потом возвращался к зданию почтамта четыре раза.

Извозчик сказал: «Сагиб сильно-сильно переживай. Бегай взад-вперед. То говори – вези базар, то стек по спина – вези назад, почта давай-давай». В общем, ясно, что Свитчайлд сначала отправил кому-то депешу, а потом с нетерпением ждал ответа. По словам бенгальца, в последний раз он вышел из почтамта «сама не своя, бумажка махай» и велел везти его обратно на корабль. Стало быть, ответ получен.

Не знаю, что там, но совершенно очевидно, что у профессора, или кто он там на самом деле, есть сообщники.

Это было третьего дня. С тех пор Свитчайлда словно подменили. Как я уже писал, он все время говорит только о драгоценных камнях, а иногда вдруг сядет где-нибудь на палубе и все рисует – то на манжете, а то и на носовом платке.

Вечером в гранд-салоне состоялся бал. Я уже описывал Вам этот величественный зал, словно перенесенный из Версаля или Букингемского дворца. Всюду позолота, стены сплошь в зеркалах, хрустальные электрические люстры мелодично позвякивают в такт легкой качке. Оркестр (кстати говоря, вполне приличный) играл в основном венские вальсы, а я, как Вам известно, нахожу этот танец неприличным, поэтому стоял в углу и поглядывал на Свитчайлда. Тот веселился вовсю, приглашал то одну даму, то другую, скакал козлом, безбожно наступал им на ноги, но ничуть по этому поводу не расстраивался. Я немного отвлекся, вспоминая, как, бывало, танцевали и мы, как грациозно лежала на моем плече Ваша затянутая в белую перчатку рука.

Внезапно я увидел, как Свитчайлд споткнулся, чуть не уронил свою партнершу и, даже не извинившись, быстрым шагом, почти бегом бросился к столам с закусками. Его дама растерянно застыла посреди зала, да и мне столь неукротимый приступ голода показался странным.

Однако Свитчайлд даже не взглянул на блюда с пирожными, сырами и фруктами. Он выхватил из серебряной салфетницы бумажную салфетку и, скрючившись, принялся что-то яростно на ней калякать. Совсем распоясался, не считает нужным конспирироваться даже среди толпы! Сгорая от любопытства я двинулся небрежной походкой в его сторону. Но Свитчайлд уже распрямился и сложил салфетку вчетверо – видимо, собирался спрятать ее в карман. Увы, я не успел заглянуть ему через плечо. В сердцах я топнул ногой и хотел было повернуть обратно, но увидел, что к столу приближается мистер Фандорин с двумя бокалами шампанского. Один он протянул Свитчайлду, второй оставил себе. Я услышал, как русский сказал: «Ах, милый профессор, все таки вы ужасно рассеяны! Вы только что сунули в карман грязную салфетку». Свитчайлд смутился, вынул салфетку, скомкал ее и кинул под стол. Я немедленно присоединился к ним и нарочно завел разговор о моде, зная, что индолог вскоре заскучает и уйдет. Так и вышло.

Едва он, извинившись, оставил нас вдвоем, как мистер Фандорин заговорщицким тоном прошептал: «Ну, сэр Реджинальд, кто из нас полезет под стол?» И я понял, что поведение профессора подозрительно не только мне, но и дипломату. Между нами в секунду установилось полное взаимопонимание. «Да, это не вполне удобно», – согласился я. Оглядевшись по сторонам, мистер Фандорин предложил: «Давайте по-честному: один изобретет приличный предлог, а второй полезет». Я кивнул и задумался, но ничего подходящего в голову не приходило. «Эврика», – шепнул мой сообщник и быстрым, почти незаметным движением расстегнул одну из моих золотых запонок. Она упала на пол, и дипломат носком туфли загнал ее под стол. «Сэр Реджинальд, – произнес он громко, чтобы слышали близстоящие. – По-моему, вы уронили запонку».