Ковбой - Бушков Александр

Но ведь пока что не нашли? Иначе непременно бы уже объявились, к гадалке не ходи, уж нашли бы способ сюда проникнуть, здесь обычная больница, а не военная крепость и не дворец какого-нибудь монарха. Так что…

Заслышав легонький скрип двери — уж дверные петли-то аккуратные немцы могли смазать и более старательно! — он, не оборачиваясь, ловко выбросил недокуренную папиросу в форточку и отошел от окна с самым невинным выражением лица человека, всего-то и намеревавшегося глотнуть свежего воздуха.

Однако эти сценические ухищрения, предназначенные для фройляйн Марты — которую все равно не обманули бы, — пропали втуне. В палате объявилась вовсе не она, а субъект несомненно мужского пола, не похожий ни на доктора, ни на санитарного служителя: невысокий, щупленький, весь какой-то вертлявый господинчик, не особенно и хорошо одетый, с котелком в руке и определенной робостью на лице — смешанной, впрочем, с неким подобием отчаянной наглости. Быстро оглядевшись, он словно бы воспрянул духом, оглянулся, тщательно притворил за собой дверь и, изображая на лице самую предупредительную улыбку, мелким шагом подошел к Бестужеву. Теперь видно было, что воротничок у него несвежий, галстук завязан неаккуратно, а куцый пиджачок помят. Уставившись на Бестужева с той же смесью робости и нахрапистости, он произнес длинную фразу, надо полагать, на аглицком наречии. Единственное, что в ней понял Бестужев, — искаженную на здешний лад фамилию Штепанека. Да еще «мистер», что на помянутом наречии означало  «господин» или «сударь».

В первый миг он тревожно встрепенулся, в завершение недавнего хода мыслей подумав, что его достали наконец. Однако имелись серьезные сомнения в этой именно версии событий: какова бы ни была незнакомая ему заокеанская специфика, человечек мало походил на тайного агента, все равно, государственного или приватного. Весь опыт Бестужева восставал против такого предположения: человеку в несвежем воротничке определенно не хватало чего-то не определимого словами, но очень важного, чтобы быть агентом.

Непонятно толком, как это выразить, но он был какой-то не такой. Если и агент, то делающий самые первые робкие шаги на этом интересном поприще. Вряд ли хваткий американский миллионщик и его не менее шустрая доченька стали бы прибегать к услугам этакого вот недотепы, все сообщники Луизы, которых Бестужеву до этого доводилось видеть, выглядели и держались совершенно иначе, не в пример более авантажно…

Приободренный этими мыслями, Бестужев приосанился, надменно задрал подбородок и произнес на немецком со спесью какого-нибудь прусского барона:

— Я вас не понимаю, любезный. Не знаю ни словечка на этом языке. Извольте попонятнее.

Человечек вовсе не выглядел обескураженным. Еще раз оглянувшись на дверь с несомненной опаской, он бойко произнес на приличном немецком:

— Милостивый герр Штепанек, я хотел бы с вами поговорить, коли вам будет благоугодно…

Не будучи ученым специалистом в области языковедения, Бестужев тем не менее сделал для себя некоторые выводы: немецкий язык этого субъекта был явно чуточку старомоден, можно сказать умно, архаичен — в точности так же обстояло у доктора Земмельгофа, Марты и еще одной сиделки, с которой он общался. Язык людей, долгие годы живших вдали от родины.

— На предмет? — столь же надменно поинтересовался Бестужев.

— Мое имя Шмит, Лотар Шмит, — заторопился незнакомец. — Четверо детей, прелестные крошки…

— И что же? — спросил Бестужев.

— Герр Штепанек, вы моя единственная надежда… Надо вам знать, наш хозяин — сущая акула, сердце у него совершенно каменное. Если я не принесу ему сенсейшн… не принесу интересного материала для экстренного выпуска, он выбросит меня на улицу, и мои крошки…

«Тьфу ты, черт!» — воскликнул про себя Бестужев. Ну, конечно же, вот кого он напоминает как две капли воды, они везде одинаковы, эти прощелыги… Почти полностью избавившись от недавних тревог  он чуть ли не радостно воскликнул:

— Репортером изволите быть?!

— О да, о да! — обрадованно вскричал Шмит — Как вы проницательны, майн герр! Именно репортером! А знали бы вы, насколько тяжела здешняя жизнь бедных тружеников пера, как мы зависим от самодурства хозяина, как обязывает нас необходимость, сбивая ноги, рыскать по городу в поисках чего-то уникального, чтобы опередить конкурентов… Участь наша ужасна…