Фламандская доска - Перес-Реверте Артуро

– Я отдал бы что угодно, чтобы узнать, кого из нас олицетворяет каждая из этих фигур… – заметил Сесар, поднимая бровь. Его губы изогнулись в бледной улыбке. – Честно говоря, не хотелось бы узнать себя в этом коне.

Муньос поднял палец.

– Это рыцарь, не забывайте: Knight. Это звание более почетно.

– Я не имел в виду звание. – Сесар с озабоченным видом рассматривал фигуру. – Вокруг этого коня, рыцаря или как вам будет угодно, даже в воздухе пахнет порохом.

– И я так думаю.

– Это вы или я?

– Понятия не имею.

– Откровенно сознаюсь вам: я предпочел бы, чтобы меня на этой доске представлял слон.

Муньос задумчиво свесил голову набок, не отрывая глаз от доски.

– Я тоже. Он находится в большей безопасности, чем конь.

– Вот это я и имел в виду, дорогой мой.

– Что ж, желаю, чтобы вам повезло.

– И я вам также. Пусть последний погасит свет.

За этим диалогом последовало продолжительное молчание. Его нарушила Хулия, обратившись к Муньосу:

– Раз уж сейчас наша очередь делать ход, каким он будет?.. Вы говорили насчет белой королевы…

Шахматист скользнул взглядом по доске, впрочем, без особого внимания. Все возможные комбинации уже были проанализированы его работающим, как машина, мозгом.

– Сначала я подумывал о том, чтобы взять черную пешку на c6 нашей пешкой с d5, но это значило бы предоставить противнику слишком большую передышку… Так что мы передвинем нашу королеву с е7 на е4. Тогда ближайшим ходом мы просто отведем короля и сможем устроить шах черному королю. Наш первый шах.

Сесар собственноручно передвинул белую королеву на соседнюю с королем клетку. Хулия заметила, что, несмотря на все усилия антиквара казаться спокойным, его пальцы при этом слегка дрожали.

– Да, все именно так, – утвердительно кивнул Муньос, и все трое снова воззрились на доску.

– А как теперь поступит он? – спросила Хулия.

Муньос, скрестив руки на груди и не отводя глаз от доски, на несколько мгновений задумался. Но когда последовал ответ, Хулии стало ясно, что он обдумывал не ход, а целесообразность его разъяснения.

– У него есть несколько возможностей, – уклончиво проговорил он. – Какие-то из них более интересные, какие-то – менее… Первые также и более опасны. Начиная с этого момента партия разветвляется, как дерево; имеется как минимум четыре варианта. Одни из них грозят впутать нас в длинную и сложную игру, что, возможно, входит в намерения нашего противника… Другие могли бы решить исход партии в четыре-пять ходов.

– А каково ваше мнение? – спросил Сесар.

– Свое мнение я предпочел бы пока держать при себе. Сейчас ход черных.

Он собрал фигуры, сложил доску и опять сунул ее в карман плаща. Хулия смотрела на него с любопытством.

– То, что вы недавно говорили, весьма странно… Я имею в виду чувство юмора убийцы. Вы сказали, что начали даже понимать его… Вы действительно находите во всем этом нечто юмористическое?

Шахматист ответил не сразу.

– Можете называть это юмором, иронией или как вам будет угодно… – произнес он наконец. – Но любовь нашего врага к игре слов бесспорна. – Он положил руку на лежащий на столе листок бумаги. – Видите ли, есть нечто, чего вы пока еще не поняли… Убийца, используя знаки Ф: Л, устанавливает связь между гибелью вашей подруги и ладьей, съеденной черной королевой. Ведь фамилия Менчу была Роч, не так ли? А это слово, так же, как и английское rook, может быть истолковано как roca – скала, но, кроме того, еще и как roque – тура: так иногда в шахматах называют ладью.

– Утром приходили из полиции. – Лола Бельмонте смотрела на Хулию и Муньоса так, словно лично на них возлагала ответственность за это событие.

– Все это просто… – Она поискала подходящее слово, но, так и не найдя его, обернулась к мужу за подсказкой.

– Весьма неприятно, – произнес Альфонсо и снова вернулся к прежнему занятию – откровенному разглядыванию бюста Хулии. Было очевидно, что полиция полицией, а он только что поднялся с постели. Темные круги под припухшими со сна веками придавали ему вид потрепанного бонвивана.

– Не просто весьма неприятно! – Лола Бельмонте наконец нашла соответствующий термин и даже подалась вперед на стуле всем своим сухим, костлявым телом. – Это был просто позор: знаете ли вы такого-то, знакомы ли вы с такой-то… И все это с таким видом, как будто мы и есть преступники.

– А мы вовсе не преступники, – с циничной серьезностью вставил ее муж.

– Не болтай глупостей! – Лола Бельмонте метнула на него злобный взгляд.

– У нас тут серьезный разговор.

Альфонсо издал короткий смешок сквозь зубы.

– У нас тут треп и пустая потеря времени. Единственная реальность заключается в том, что картина пропала, а вместе с ней – и наши деньги.

– Мои деньги, Альфонсо, – заметил Бельмонте со своего инвалидного кресла. – Если ты не против.

– Ну, это просто я так выразился, дядя Маноло.

– Тогда выражайся соответственно.

Хулия помешала ложечкой в своей чашке. Кофе был холодный, и она подумала: интересно, Лолита подала его таким нарочно? Правда, они с Муньосом явились к Бельмонте неожиданно, незадолго до полудня, якобы для того, чтобы поставить дона Мануэля и его семейство в известность о случившемся.

– Вы полагаете, картина найдется? – спросил старик. Он встретил их в домашнем свитере и тапочках, однако с искренней любезностью, несколько компенсировавшей недоброжелательство и холодность его племянницы. Теперь, сидя с чашечкой кофе на коленях, он выглядел подавленным, просто убитым. Известие об исчезновении картины и смерти Менчу было для него настоящим потрясением.

– Делом занимается полиция, – ответила Хулия. – Они найдут картину, я уверена.

– Насколько мне известно, существует черный рынок, где торгуют произведениями искусства. Фламандскую доску могут продать за границу.

– Да. Но полиция располагает подробным ее описанием. Да и я сама передала им несколько фотографий. Так что вывезти ее из страны будет нелегко.

– Не понимаю, как этим людям удалось войти в вашу квартиру… Полицейский сказал мне, что у вас там стоит решетка и электронная сигнализация.

– Может быть, Менчу сама открыла дверь. Главный подозреваемый – это Макс, ее жених. Имеются свидетели, видевшие, как он выходил из подъезда.

– Знаем мы этого жениха, – буркнула Лола Бельмонте. – Они на днях заходили вместе. Такой высокий красивый парень. Я тогда еще подумала: уж чересчур красивый… Надеюсь, его скоро поймают, и он получит по заслугам. Для нас, – она взглянула на пустой прямоугольник на стене, – эта потеря просто невосполнима.

– По крайней мере, мы сможем получить страховку, – сказал Альфонсо, улыбаясь Хулии, как лис, обхаживающий курятник. – Благодаря предусмотрительности этой очаровательной девушки. – Тут он вспомнил кое о чем и поспешил придать своему лицу соответствующее выражение: – Хотя, конечно, это не вернет к жизни вашу подругу…

Лола Бельмонте сердито взглянула на Хулию.

– Ну, знаешь ли, если бы картина еще и не была застрахована… – Она говорила, презрительно выпячивая нижнюю губу. – Но сеньор Монтегрифо говорит, что по сравнению с тем, что за нее можно было выручить, эта страховка – просто курам на смех.

– Вы уже говорили с Пако Монтегрифо? – поинтересовалась Хулия.

– Да. Он позвонил рано утром. Практически он вытащил нас из постели своим звонком. Поэтому, когда появилась полиция, мы были уже в курсе событий… Монтегрифо – настоящий кабальеро. – Она бросила на мужа взгляд, исполненный плохо скрытой укоризны. – Я же говорила: это дело с самого начала пошло не так, как надо.

Альфонсо жестом дал понять, что он умывает руки.

– Предложение бедняжки Менчу было вполне приемлемым, – сказал он. – Я не виноват, если потом все осложнилось. Да и, в конце концов, последнее слово всегда оставалось за дядей Маноло. – Он преувеличенно уважительным полупоклоном-полукивком указал на инвалида. – Не правда ли?

– Об этом будет отдельный разговор, – отрезала племянница.

Бельмонте взглянул на нее поверх чашки, которую в этот момент подносил к губам, и Хулия уловила в его глазах знакомый сдержанный блеск.

– Картина пока что является моей собственностью, Лолита, – проговорил старик, аккуратно вытерев губы вытащенным из кармана мятым носовым платком. – Хорошо ли шло дело, плохо ли, украли картину или нет, это касается меня. – Некоторое время он молчал, как будто размышляя над этим, потом его глаза встретились с глазами Хулии, и в них была искренняя симпатия. – Что касается этой девушки, – он ободряюще улыбнулся ей, словно это она нуждалась в поддержке, – я уверен, что ее поведение и действия в данной истории безупречны… – Он повернулся к Муньосу, который еще ни разу не раскрыл рта – Вам не кажется?