Ангел-хранитель - Глебова Ирина

Петрусенко поднялся:

– Спасибо вам, мои дорогие, за угощение да рассказы ваши… Я так понял, до Енино тут недалеко?

– Близенько, – закивал Варфоломей. – Степан бегал каждый вечер. Через сад, к реке, и левее – по полю, там тропа есть. Как под горку спуститесь, то напротив, на другом холме, уже и избы увидите. Вот то и Енино. А на лошадке так за десять минут доскачете.

– Я любитель пеших прогулок, – улыбнулся Петрусенко.

Он вернулся в холл первого этажа и вызвал к себе Сашу. Мальчик сбежал к нему по лестнице, и было видно: станет просить остаться. Но Викентий Павлович опередил его:

– Вот что, дорогой, ты у меня человек воспитанный, тактичный. Пусть князь пообщается со своим кузеном. А тебе тоже неплохо бы с мамой, дядей, сестренкой побыть.

Саша коротко перевел дыхание и согласился:

– Хорошо, папа, едем. Я, между прочим, и сам уже со всеми попрощался.

– Прекрасно. Но поедешь ты один, верхом на моей лошади. Она спокойная, послушная. Приедешь и сразу скажешь Максиму, пусть на двуколке поезжает в село Енино, к дому Парамона Кузменкова. Я буду там.

Варфоломей уже подвел к воротам лошадь, держал ее под уздцы. Викентий Павлович подсадил сына:

– Ну, с Богом!

Когда юный всадник скрылся за поворотом, он пошел через сад по злополучной тропе. Оглянулся на дом и увидел в окне второго этажа легкую фигурку гувернантки.

На самой околице деревни он спросил о старике Парамоне встречного подростка. Тот сразу указал дом и побежал дальше, гоня перед собой пяток коз – наверное, после дневной дойки вновь на выпас.

Крепкий, средних лет мужик отворил ему дверь, выслушал и спокойно пропустил в дом.

– Что ж, порасспрашивайте, – сказал добродушно. – К папаше речь-то на днях вернулась, вот он все говорит и говорит. Двигаться не может, только говорить. Он рад будет, коли кто его слушать станет, нам-то все некогда.

Это, видимо, был один из сыновей Кузменкова, живший с отцом. В комнате старика оказалось чисто, светло. Не было и в помине тяжелого духа болезни и беспомощной, прикованной к постели старости. Сыновья, видимо, хотя и не наследовали отцовского увлечения садоводством, но родителя любили и почитали. Петрусенко приметил и мелькнувшую в дверях женщину с любопытным приятным лицом, и парнишку-подростка, и девочку, вроде его Катюши, выкладывающую у крыльца на горке песка узор из осколков битой цветной посуды.

Парамон Кузменков лежал неподвижно, но глаза его тут же обратились к вошедшему. Викентий Павлович сказал ему то же, что и его сыну:

– Я гощу неподалеку у родственника. Интересуюсь историей этих мест, судьбами людей. В имении князей Берестовых узнал, что вы были долго у них садовником, что обучались этому делу в Северной столице… Но если вам трудно – не буду вас тревожить.

– Жизнь моя уже кончается, что же мне себя жалеть, – проговорил старик внятно, но очень медленно. – Хоть поговорить под конец могу: речь вернулась да слушатель объявился. Коль хотите слушать – расскажу.

Старик долго, медленно рассказывал, как семнадцатилетним парнем был отдан своими господами Шереметьевыми в обучение архитектору-садоводу Бронку – англичанину. Его и других крепостных из крестьян заставляли делать самые разные работы в парках при имениях князя. В то время входило в моду английское устройство садов и парков. Парамон был парнишка способный, трудолюбивый, ему работы по садоводству, хоть и тяжелые, очень нравились. Он ко всему присматривался, за все брался. Скоро мастер Бронк его выделил, взял себе в помощники. А потом – и в бригаду, которую отправили в Царское Село, на работы по поддержанию порядка в Екатерининском парке.

Викентий Павлович вполне разделял восторг старика Парамона: он дважды бывал в Царском Селе, оба раза гулял в Екатерининском парке, любовался павильонами Растрелли – Эрмитажем и Гротом, Камероновской Агатовой комнатой, Китайской скрипучей беседкой. Любил сидеть у Большого пруда, над водой которого поднимается мраморная колонна в честь победы русского флота над турецким в Чесменской бухте. Он с удовольствием слушал старого садовника. Но осторожно и умело стал направлять воспоминания того к имению «Замок».

Когда Парамона продали Берестовым, он многое знал и умел, хотя еще был очень молод. От царских дворцов, парков, фонтанов – в удаленное, одиноко стоящее имение! Но он был человек подневольный. И потом: здесь он стал главным садовником, мог набирать себе работников и помощников, сам проектировать. Новые хозяева, князья Берестовы, хотели создать вокруг «Замка» красивый парковый ансамбль с беседками, каскадами, аллеями, фонтанами. Парамон рьяно взялся за дело.