Темное солнце - Вербинина Валерия

— Хочу, — пролепетала Мадленка, у которой в голове не укладывалось, что она спасена.

— Ну, то-то же, — заключил детина и оглядел ее,

но без прежней неприязни. — Это правда, что ты брату Филиберу из плена бежать помог?

— П-правда, — икнула Мадленка.

— Ну, добро, — заключил парень, и, когда он скрылся за дверью, в комнате сделалось намного светлее.

Мадленка поспешно переоделась в предложенную ей одежду, судя по всему, рассчитанную на пажа или трубача. Кафтан был лиловый, как и штаны, и украшенный золотыми кистями. Мадленка ощупала свою старую одежду, отложила библию матери-настоятельницы, — пергамент почти не пострадал от воды, когда она прыгнула в ров, а рубашку, принадлежавшую брату, спрятала между подушками постели. Вскоре явился детина, таща поднос с кушаньями, которыми можно было накормить дюжину солдат.

— Лопай, — милостиво разрешил он, — пока Конрад тебя к себе не потребовал.

Брезгливо покривившись, он сгреб старую одежду Мадленки и исчез.

Мадленка поела, выпила вина, полюбовалась из окна на реку, после чего захотела выйти прогуляться, но не тут-то было: дверь оказалась заперта снаружи. Помянув всех крестоносцев нехорошим словом, Мадленка в унынии села на постели и, уперев локти в колени, обхватила ладонями виски. Солнце на четверть опустилось в прозрачную воду Ногаты, когда дверь наконец открылась и детина появился на пороге. Он застал дивную картину: Мадленка в тоске подкармливала мышь хлебными крошками. Завидев большого человека, мышь удрала под кровать и забилась в нору.

— Эй, рыжий, — хрипло сказал детина, — великий комтур ждет тебя.

Мадленка сердито почесала нос, на котором начала образовываться горбинка, и нехотя двинулась за детиной. Их шаги отдавались гулким эхом под сводами замковых переходов. «Я — Михал Краковский, тьфу, Соболевский. Я не сделала ничего плохого. Я только расскажу им то, что со мной произошло, и на этом все закончится. Филибер обещал, что защитит меня. — Тут в ее душе шевельнулось неприятное воспоминание о синеглазом, который тоже обещал, но совсем другое. — Нет, лучше ни на кого не рассчитывать. Только на себя… Святая Мария, помоги мне!»

Детина обогнал Мадленку и теперь ждал ее у входа в зал.

— Дальше сам, — прохрипел он и, прежде чем раствориться во мраке, добавил: — Смотри великому комтуру прямо в глаза и не перечь ему, он этого страсть как не любит!

Мадленка вошла в зал, сделала несколько шагов — и обомлела. Первым ее побуждением было броситься обратно, туда, откуда она явилась, вторым — стать невидимой, но она поборола себя и храбро двинулась вперед, пока не дошла до середины зала. Он был огромен, и высокие его своды терялись в полумраке. Заходящее солнце, соперничая со светом масляных ламп и свечей, ломилось в окна, озаряя пугающе неподвижные фигуры сидящих рыцарей, которых здесь собралось, пожалуй, не менее сотни. Мадленка обежала взглядом лица, задерживаясь на знакомых. Филибер… Фон Ансбах… Комтур Боэмунд фон Мейссен… Филибера, в роскошной одежде и чисто выбритого, она едва узнала. Фон Ансбах показался ей багровее, чем обычно, а статный, светловолосый, синеглазый, с черными ресницами Боэмунд в белом, шитом серебром, был хорош — глаз не отвести. Среди всех присутствующих рыцарей он, пожалуй, был самым красивым, а Мадленка при виде своего врага ощутила некоторое — не то покалывание, не то стеснение… — словом, непривычное волнение где-то у сердца, а может, и в нем самом, пес его разберет. С усилием оторвав взгляд от Боэмунда, она уставилась на человека, сидевшего прямо против него. Лицо человека избороздили уродливые шрамы, пытливые глаза глубоко сидели в глазницах, очень коротко стриженные черные с проседью волосы почти не скрывали кожу черепа. Черты скорее правильные, но в угрюмом выражении лица было нечто, наводящее оторопь. Человек был одет в темное платье, под горлом блестела дорогая пряжка полукафтанья. На левой руке неизвестного не хватало двух пальцев, и Мадленка, не отрывая глаз от нелепо торчащих обрубков, неловко поклонилась. Первым заговорил неизвестный.

— Это он? — отнесся он к Филиберу. Анжуец подался вперед и прочистил горло.

— Да, брат Конрад.

Черные глаза впились в лицо Мадленки, и она заметила, что ей сразу же стало как-то трудно дышать. Она догадалась, что перед нею был великий комтур, и, не зная, что делать с руками, заложила их за спину.

— Мы выслушали братьев Боэмунда и Филибера, — сказал Конрад фон Эрлингер удивительно мягким, спокойным голосом, который тем не менее отчетливо разносился по всей зале, — и вызвали тебя, чтобы послушать, что ты можешь нам сообщить, мальчик. Это правда, что ты видел людей, которые убили мать-настоятельницу Евлалию?