Неестественный свет - Морган Фиделис

Элпью заночевала в черной комнате. Стены были обиты черной парчой, шторы — черного бархата с черными шелковыми кистями, черная лаковая мебель, даже простыни и одеяла оказались черными. Все это притупляло восприятие окружающего, так же как и туман, и Элпью с удивлением обнаружила, что прислушивается к каждому своему вздоху, каждому удару сердца. Спала она плохо, видя в светящихся снах Бетти и таинственный Аструм Лунаре Микрокосмикум.

Через несколько часов, на рассвете, она проснулась, чтобы приготовить завтрак для герцогини. Положив масло на кухонный стол оттаять (в кладовке было холодно, как в леднике), Элпью разожгла в столовой камин. С первым проблеском зари она отправилась на Сент-Джеймсский рынок за свежим горячим хлебом. Пока она шла по улице, в ее мозгу вихрем кружились разные образы: кровь, стекающая с рукава графини, толстый коротышка итальянец, поющий в театре, черная-черная комната, ярко сияющее тело Бетти. Она содрогнулась.

На рынке царила обычная утренняя суета. Частично из-за недосыпа, частично из-за потрясений вчерашнего дня Элпью чувствовала себя как-то странно, и сама обыденность рыночных торговцев казалась ей какой-то пугающей.

Смерть Бетти поразила ее гораздо глубже, чем смерть Бо.

Элпью купила полдюжины свежих яиц, каравай хлеба и грибов. Она подумала, что Пигаль не откажется и от мяса, за которым ей пришлось сделать лишний крюк на Сенной рынок.

Она все не могла отделаться от воспоминания: светящаяся Бетти лежит в лабораториуме. Элпью не знала, что предпринять. Поделиться ли с кем-нибудь известием о смерти девушки? Сообщить властям? Этого она решила не делать. Учитывая ее невезучесть и недавнюю причастность к смерти Бо Уилсона, мысль была не самая удачная. Каким образом она докажет свою невиновность?

Со всех лотков, на которых лежали яблоки, сыры, апельсины, орехи, на нее смотрело несчастное, искаженное мукой лицо Бетти. Теперь Элпью в ином свете видела страхи Бетти, отравившие бедняжке последний день жизни. Подумать только, она с трепетом призналась, что подслушивала ссору у замочной скважины. А бояться-то надо было совсем другого… Элпью вспомнила о белой руке, торчавшей из-под одежды. Что значит «33»? И значит ли что-нибудь?

Голова Элпью гудела от этих и подобных размышлений, когда она тихонько вошла в дом Пигаль и откинула занавеску, за которой располагалась кухня герцогини.

— Руки вверх! — В полутемном коридоре перед ней стоял мужчина в маске — его рапира была направлена ей в грудь, блестящий кончик уткнулся прямо в открывшуюся ложбинку между грудей. — Если тебе дорога жизнь!

Элпью без разговоров вскинула руки. Хлеб, грибы и яйца упали на пол.

— О, merde! Элпью, это ты! — Пигаль сорвала маску. — Я забыла, что пгиняла тебя на службу. Вчега вечегом я упилась бгенди с князем ди Понче. Он большой дгуг Фидели, поэтому, naturelle-ment,^[42] я пгивела его сюда выпить. И его дгузей тоже. Остгигла их всех как овец.

Опустившись на колени, Элпью принялась собирать разбитые яйца.

— Сколько добра пропало!

— Чепуха, — фыркнула Пигаль. — Сделаем из них колдунью.

— Простите, мадам?

— Колдунью, колдунья. Ну, ты знаешь, яичница-колдунья на тостах, газве это не любимое блюдо в Лондоне?

Элпью с некоторым отвращением посмотрела на грязный пол — весь в паутине, кошачьей шерсти и кое в чем похуже.

Когда яичное кушанье, предварительно щедро сдобренное специями, было подано, Пигаль, жадно поедавшая его огромными кусками, не подкачала.

— Sacre bleu! Совсем забыла спгосить, как получилось, что ты пгишла габотать ко мне? Моя подгуга Эшби заболела?

— Боюсь, хуже! — Элпью смахнула со своего сочного тоста большой ком пуха. — Вернулся ее муж. Поселился в доме, но самое ужасное то, что она, похоже, этому рада.

— Quel foutoir!^[43] — Пигаль выплюнула на тарелку все, что находилось у нее во рту. — Этта женщина потегяла голову? Эттот мужчина — le roi des cons, non? Коголь мегзавцев. А она — пгосто vache folle,^[44] а? — И она отправила пережеванную пищу обратно в рот.

Какое-то время в комнате было слышно только, как чавкает Пигаль. Она дочиста обтерла тарелку куском хлеба и решительно поднялась.

— Я должна идти спасать свою дгажайшую подгуту. — Отодвинув стул, она начала срывать с себя одежду и швырять ее на пол. — Элпью, я тебя целую!

Элпью рывком подтянула повыше лиф, чтобы прикрыть ложбинку между грудями. Она слышала разговоры о том, что Пигаль соблазняет служанок. Одна красивая двадцатилетняя девушка, уволенная после трехнедельной службы у Пигаль, попала в итоге в Бедлам, поскольку, как говорили, без конца целовала портрет герцогини, который носила в кармане.