Два квадрата - Бурносов Юрий Николаевич

Бофранк же сел в кресло подле камина и задумался. Сон не шел – виною тому было и неудобство ночлега, и обильный жирный ужин, рыбный привкус которого стоял притом до сих пор во рту конестабля…

Но главной причиною было сомнение Бофранка.

Сомнение в том, что поход к Ледяному Пальцу с самого начала был разумен.

Недаром грейсфрате Баффельт хотя и мягко, но пытался отговорить конестабля. Возможно, некие изыскания в столице дали бы плоды… но как скоро и насколько реальные?

Был и иной путь – разыскать Гаусберту… Но что сказала бы девушка? К тому же, попади она в руки миссерихордов, кто знает, что сталось бы? Вот почему лишь один путь видел Бофранк – на остров Сваме, Ледяной Палец. Вернувшись оттуда, он многое познает, что поможет ему отыскать убийц.

Или не вернется совсем.

Или не познает ничего.

Бофранк поднялся и подошел к узкому окну, забранному слюдяными пластинами, – видимо, стекло тут было дорогим даже для бургмайстера. За ним на фоне темно-фиолетового неба, украшенного звездами, чернели горные вершины, где-то далеко за которыми находился пресловутый остров Сваме.

• Я ненавижу лживость и обман,
• Путь к истине единственно мне гож,
• И, ясно впереди или туман,
• Я нахожу, что он равно хорош;
• Пусть сплошь и рядом праведник бедней
• Возвышенных неверьем богачей,
• Я знаю: тех, кто ложью вознесен,
• Стремительнее тянет под уклон.

«Ясно впереди или туман…» Впереди как раз туман. Нет, сирвента не о том. Совсем не о том, как и в тот раз, когда они с Гаусбертой и Акселем спешили к шахте, чтобы покинуть поселок, где Бофранка ждала, по словам девушки, смерть.

Неожиданно конестабля уколола ревность – жестоко, в самое сердце.

В самом деле, отчего Гаусберта предпочла молодого Патса?

Оттого, что он моложе, красивее, здоровее, руки его не испачканы ни в чьей крови… Разум услужливо подсказывал конестаблю причины, но он отмахивался от них, словно человек, по несчастью попавший в самую гущу комариной стаи, которые порою кружат в теплый день недалеко от стоячих водоемов.

Взглянув еще раз в окно, а затем на спящих спутников, Бофранк решительно покинул опочивальню. Спустившись по лестнице, он нашел сонного престарелого слугу, несшего куда-то канделябр.

– Где хире бургмайстер? – спросил конестабль.

– Где ему быть, как не развлекаться, – отвечал старик, обнаружив при этом полное отсутствие зубов.

– Отведи меня к нему.

Как выяснилось, развлекался Эблес в комнате рядом с той, где недавно проходил ужин. Бургмайстер возлежал на ложе, подобное которому только что едва не разделил с Клааке и Акселем конестабль; подле него помещались три разнузданного вида девицы, чьи тела были весьма непристойно обнажены там и сям. Завидев конестабля, Эблес ничуть не смутился.

– Я рад, хире, что вы по размышлении приняли мое предложение! Ничто так не снимает усталость путника и не бодрит перед трудным днем, как тело женщины и хорошее вино! Возьмите же бокал, а я представлю вас этим чудесным созданиям. Вот хиреан Агнес, вот хиреан Альдусина, хиреан Равона…

Все три красотки ничуть не блистали собой; лет им было за тридцать. С жидкими волосами и широкими задами, они, тем не менее, легко могли оказаться первыми прелестницами города. Бофранк не стал тратить время на дальнейшие размышления – он взял со стола кувшин с вином и жадно сделал несколько глотков. После этого его обвили жаркие руки хиреан Альдусины, и конестабль повалился в пахнущие псиною шкуры.

Как ни странно, но утро Бофранк встретил в выделенной для гостей опочивальне. Он лежал ничком поперек кровати, потеснив Клааке, а Аксель так и вовсе свалился на пол и там крепко спал. За окном, судя по рассеянному красноватому свету, всходило солнце; конестабль поднялся, ощущая головную боль и слабость в членах. Пошатываясь, он добрался до кресла, сел и только тогда обнаружил, что совершенно наг.

– Нагие и нищие, побрели они по дорогам, стеная и жалуясь, но никто не протянул им руки и не подал пропитания, ибо согрешили они… – пробормотал конестабль. Тут же припомнились мерзкие подробности минувшей ночи, о многих из которых Бофранк ранее лишь читал в подобающих книгах или слышал на лекциях. Его едва не стошнило, но конестабль все же сумел удержать в себе выпитое и съеденное накануне и принялся искать таз для умывания.

Ему повезло: и таз, и кувшин стояли подле камина, тут же висело полотенце. Омовение освежило Бофранка. Он с наслаждением вытирался полотенцем, когда за спиною кто-то насмешливо сказал: