Темное солнце - Вербинина Валерия

— Ах, что это был за человек! — восклицала она, картинно воздевая руки. — Умнее, красивее и храбрее его я не встречала никого в целом свете.

«Однако он и впрямь был умен, ежели сбежал от тебя, сударыня моя», — язвительно думала Мадленка.

Впрочем, она успела даже немного привязаться к горностаю, который был забавнее любой собаки. Правда, он, как и прежде, никого, кроме хозяйки, к себе не подпускал, зато выяснилось, что он умеет делать всякие занятные штуки: тушить свечи, например, или находить спрятанные предметы. Еще он по шагам за дверью мог определить, кто идет, и по-разному реагировал на гостей.

Ручной горностай казался разумнее всякого другого зверя, и Мадленка с любопытством смотрела, как литвинка играет с ним. Сама Мадленка не могла пожаловаться, что ей было тяжело в обществе Анджелики, ибо наутро ее снова вызывали на допрос, по сравнению с которым любое другое времяпрепровождение казалось отдыхом. Так прошло несколько дней,. и Мадленка успела заметить, что ее мучители применяют тактику, о которой ее предупреждал крестоносец — многократно повторяют один и тот же вопрос, стараясь вывести ее из терпения.

Положение стало совсем невыносимым к следующей пятнице. Ночью Мадленка плохо спала — стражи не переставая ходили за дверью ее спальни, стуча каблуками и звеня шпорами. Нервы Мадленки были на пределе, она боялась расплакаться или нечаянно оговорить себя. Под глазами у нее залегли темные круги, что составляло любопытный контраст с цветущими довольными лицами епископа и его невыносимого подручного.

Князь Доминик, одетый еще более пышно, чем всегда, спросил, достигли ли судьи согласия в этом деле, которое тянется уже не первую неделю. Мадленка мрачно глядела на его черные кудри и шитые золотом одежды, искренне сожалея, что она не Анджелика.

Как бы ей хотелось завоевать его сердце, чтобы он своей властью прекратил это измывательство над нею. Тут она, однако, вспомнила о крестоносце и немного одумалась. Нехорошо желать двух мужчин сразу, надо выбирать, кто из них тебе милее. Хотя какой прок выбирать, когда ни один из них ей не предназначен?

— Дитя мое, — спросил епископ Флориан, — куда ты смотришь?

— На князя, разумеется, — не подумав, брякнула Мадленка.

— Смотри на нас, — потребовал аббат Сильвестр, — мы твои судьи и мы говорим о тебе.

— Отче, — огрызнулась Мадленка, — должен же глаз отдыхать на чем-то красивом или нет? А на вас я еще успею вдоволь налюбоваться, не бойтесь.

В зале засмеялись. Ни пастырь, ни аббат не могли похвастаться красотой: первый был низенький, толстый, кривоногий и невзрачный, второй — рябой, тощий и тоже кривоногий.

— Если ты пытаешься расположить к себе его милость… — начал аббат, побагровев.

— Если бы его милость был ко мне расположен, он бы избавил меня от вашей дурости, — отозвалась Мадленка.

Так вы пришли к единому мнению или нет? — вмешался князь, чтобы предотвратить бурю. Епископ Флориан потер подбородок.

— Боюсь, нам не добиться правды в этом деле. — Он осуждающе посмотрел на Мадленку. — Многое из того, что она рассказывает, ничем не подтверждается. Как бы мне ни хотелось избежать этого, но, возможно, я вынужден буду назначить божий суд.

— Вы уверены? — Доминик нахмурился.

— Человеку свойственно ошибаться, — вмешался молодой аббат, на свою беду, — но в данном случае, я полагаю…

— Больше всего ошиблась твоя мать, это точно, — проворчала Мадленка, и, хотя она сказала эти слова совсем тихо, они все же были услышаны. Своды зала затряслись от хохота. Шляхтичи топали ногами от восторга и утирали выступившие на глазах слезы. Мадленка сначала смутилась, но очень быстро оправилась и бросила на своих судей победный взгляд.

Князь, перегнувшись через подлокотник, потребовал передать ему сказанное Мадленкой и, когда это было сделано, долго смеялся вместе со всеми. Впрочем, аббат явно не испытывал никакой радости. Шуточка, позаимствованная из фон-ансбаховского сочного лексикона, вовсе не показалась ему занятной.

— Дитя мое, — укоризненно молвил епископ, — ты не должна…

Мадленка вскочила с места, щеки ее пылали.

— Я вам не дитя! — завизжала она на весь зал, — У меня, хвала богу, другой отец! И я знаю, что это вы велели стражам топать всю ночь напролет близ моих покоев, чтобы вывести меня из себя. Как вам не совестно изобретать такие каверзы, чтобы уличить ни в чем не повинного человека! Я вас не боюсь, слышите? Я не боюсь вас! Хотите назначать божий суд — назначайте; бог, который все видит, все равно на моей стороне!