Незаметные убийства - Мартинес Гильермо

— Или среди медсестер, которые с ними обедают, — сказал я, — и кроме того, среди стенографисток, работавших на конгрессе, среди химиков и биологов, которые исследовали вещество, и, пожалуй, среди полицейских… Ведь им-то врачи что-нибудь наверняка рассказали?

— Все равно, — возразила Лорна слегка рассерженно, — круг подозреваемых сильно сужается — такое вещество не продается в любой аптеке.

— Да, тут ты права, — согласился я примирительным тоном. — Хочешь, поужинаем сегодня вместе?

— Сегодня я закончу работать очень поздно, давай перенесем встречу на завтра. В половине седьмого в заведении под названием «Орел и дитя», идет?

И тут я вспомнил, что договорился с Селдомом вместе отправиться к Питерсену.

— Лучше было бы в восемь… Я еще не привык ужинать так рано.

Лорна засмеялась.

—Okey-dokey, на сей раз сойдемся на распорядке дня, принятом у гаучо.

Глава 13

Женщина-полицейский, очень худенькая и маленькая, почти что потерявшаяся под формой, повела нас по лестнице в кабинет Питерсена. Мы вошли в просторную комнату с довольно яркими — цвета лосось — стенами, где сохранялись приметы надменной строгости, отличавшей послевоенную Англию. Там стояло несколько высоких металлических шкафов и письменный стол — на удивление простой и скромный. Через полукруглое окно виднелся изгиб Темзы. Особая летняя прозрачность воздуха позволяла разглядеть студентов, лежащих на берегу и старающихся поймать последнее солнце, а также недвижную, отливающую золотом водную гладь — все это напоминало картины Родрика О'Коннора, которые я видел в Лондоне, в галерее Барбикан. В этом своем кабинете Питерсен казался куда более спокойным, словно куда-то вдруг исчезла его вечная настороженность, а может, он просто вывел нас из разряда подозреваемых и хотел показать, что и он, когда надо, способен сменить маску полицейского на общую для всех британцев маску politeness^[20]. Он встал и пододвинул нам стулья с высокой спинкой и чуть потрепанной обивкой, залоснившейся от долгой службы. Пока он возвращался на свое место, я успел рассмотреть фотографию в серебряной рамке, стоящую на углу письменного стола. Она запечатлела совсем молодого инспектора: он помогал сесть на лошадь маленькой девочке. После рассказов Селдома я ожидал увидеть здесь кипы бумаг, вырезки из газет, возможно, даже фотографии на стенах и заметки о раскрытых Питерсеном преступлениях, но кабинет оказался совершенно безликим, и я не сумел понять причину; то ли инспектор был исключительно скромным человеком, то ли принадлежал к числу людей, которые предпочитают поменьше сообщать о себе, чтобы побольше узнать о других. Он выдвинул ящик, достал очки и медленно протер их куском фланели, просматривая тем временем разложенные на столе бумаги.

— Давайте договоримся так, — сказал он, — я прочитаю вам самое основное из документа, составленного нашим психологом. Она полагает, что речь идет о мужчине, возраст — лет тридцать — тридцать пять. В своем описании она называет его «мистер М.», думаю, имея в виду слово «murderer»^[21]. М., пишет она, скорее всего родился в семье, принадлежащей к низшему слою среднего класса, в деревне или на окраине большого города. Возможно, он был единственным ребенком у родителей, во всяком случае ребенком, который рано отличился в некоей сфере интеллектуальной деятельности: в шахматах, математике или чтении, что считалось необычным для той среды. Родители приняли его раннее развитие за признак гениальности, и это отдалило его в детские годы от игр и забав, свойственных сверстникам. Возможно, он даже стал мишенью для их шуток, возможно, здесь сыграли свою роль, вызвав дополнительные насмешки, физическая слабость или внешние недостатки: тонкий голос, очки, тучность… Издевательства довели до крайности его замкнутость, и он стал воображать способы мести. В первых подобных фантазиях ему, как правило, рисовалось, что талант его получит всеобщее признание и такая победа, такой успех будут означать триумф над теми, кто его унижал. И вот наступает час испытания, час, которого он дожидался много лет. Какой-нибудь особо важный экзамен, например, вступительный экзамен в университет по дисциплине, в которой он всегда блистал. Это его великий шанс, шанс покинуть деревню и рвануться в новую, вторую, жизнь, ведь именно для нее он себя подспудно готовил все последние годы — упорно, одержимо. Но тут что-то происходит, какой-то досадный сбой, экзаменаторы допускают какую-то несправедливость, и М. вынужден вернуться домой, потерпев поражение, проиграв. Неудача провоцирует появление первой трещины, того, что называется синдромом Амбера, названного по имени писателя, на котором впервые была изучена эта разновидность депрессии.