Убийство по алфавиту - Кристи Агата

В Кумсайде, как назывался дом Сислея, мы оказались около восьми. Дверь открыл пожилой дворецкий, дрожащие руки и огорченное лицо которого показывали, как потрясла его эта трагедия.

— Доброе утро, Доверил, — сказал полицейский.

— Доброе утро, мистер Вэллс.

— Эти джентльмены из Лондона, Деверил.

— Сюда, джентльмены. — Дворецкий провел нас в продолговатую столовую, где был накрыт завтрак. — Сейчас я позову мистера Франклина.

Минуту спустя в столовую вошел крупный блондин с загорелым лицом.

Это был Франклин Сислей, единственный брат покойного.

Он держал себя уверенно, как человек, привыкший сталкиваться с неожиданностями.

— Доброе утро, джентльмены.

Инспектор Уэллс познакомил нас:

— Это инспектор Кроум из уголовной полиции, мистер Эркюль Пуаро и.., э.., капитан Гайтер.

— Гастингс, — холодно поправил я его. Франклин Сислей по очереди пожал нам руки, причем каждое рукопожатие сопровождалось внимательным взглядом.

— Не угодно ли позавтракать? — спросил он. — Мы можем обсудить ситуацию за столом.

Поскольку голосов протеста не раздалось, мы вскоре отдали дань превосходной яичнице с ветчиной и кофе.

— Перейдем к делу, — сказал Франклин Сислей. — Вчера вечером инспектор Вэллс в общих чертах обрисовал мне ситуацию, хотя, должен сказать, это одна из самых фантастических историй, какие я когда-либо слышал. Должен ли я действительно считать, инспектор Кроум, что мой несчастный брат стал жертвой маньяка-убийцы, что это уже третье такое убийство и что в каждом случае рядом с телом жертвы находился железнодорожный справочник “Эй-би-си”?

— Все обстоит именно так, мистер Сислей.

— Но почему? Какую выгоду можно извлечь из такого преступления — даже при самом больном воображении?

Пуаро одобрительно кивнул головой.

— Вы уловили самую суть, мистер Сислей, — сказал он.

— На этом этапе расследования вряд ли стоит искать мотивы, мистер Сислей, — сказал инспектор Кроум. — Это проблема для психиатра, хотя я должен сказать, что у меня есть некоторый опыт расследования преступлений на почве безумия и что их мотивы обычно совершенно неадекватны. Мотивом может быть желание самоутвердиться, вызвать шумиху, — словом, из нуля стать чем-то.

— Это правда, мосье Пуаро?

Сислей, казалось, не мог поверить в это. Его обращение к старому бельгийцу было не слишком приятно для инспектора Кроума, который сразу нахмурился.

— Совершеннейшая правда, — ответил мой друг.

— Ну, так или иначе, подобному субъекту не удастся долго скрываться, — задумчиво сказал Сислей.

— Vous croyez? Но они, ces gens-la^[43], очень хитры! Имейте в виду: у таких людей обычно совершенно неприметная наружность, они принадлежат к тем, кого не замечают, игнорируют, над кем потешаются!

— Вы позволите выяснить у вас несколько подробностей, мистер Сислей? — вступил в разговор Кроум.

— Конечно.

— Я понимаю так, что вчера ваш брат был в обычном состоянии и расположении духа. Он не получал неожиданных писем? Ничего его не огорчило?

— Нет. Я сказал бы, что он был таким, как всегда.

— Он не огорчался, не расстраивался?

— Простите, инспектор, но этого я не говорил. Мой бедный брат почти всегда был огорчен и расстроен.

— По какой причине?

— Вы, возможно, не знаете, что моя невестка, леди Сислей, очень тяжело больна. Между нами, она страдает от неизлечимого рака и долго не проживет. Ее болезнь страшно угнетает моего брата. Сам я лишь недавно вернулся с Востока и был поражен тем, как он переменился.

В разговор вмешался Пуаро.

— Предположим, мистер Сислей, что вашего брата нашли бы у подножия скалы застреленным и рядом с ним валялся бы револьвер. О чем бы вы подумали в первую очередь?

— Откровенно говоря, я решил бы, что это самоубийство, — сказал Сислей.

— Encore!^[44] — воскликнул Пуаро.

— В каком смысле?

— Некий факт повторяется снова и снова. Но это несущественно.

— Так или иначе, это не самоубийство, — сказал Кроум с долей нетерпения. — Насколько мне известно, мистер Сислей, у вашего брата была привычка выходить вечером на прогулку?

— Совершенно верно.

— Каждый вечер?

— Ну, если только не лил дождь.

— И все в доме знали об этой привычке?

— Конечно.

— А посторонние?

— Не знаю, кого вы имеете в виду под посторонними. Садовник мог знать об этом, а мог и не знать. Я не уверен.