Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей

Она мучительно подбирала слова, но ей хотелось, как бы это ни было сложно, объясниться с ним прямо сейчас. Объясниться – раз и навсегда.

– Я – замужем за другим. Понимаешь? И я ему верна. И я… Я больше не люблю тебя, Арсений.

Семью Арсению обрести не удалось. Но жизнь его наладилась неожиданно быстро.

Настя дала ему триста рублей взаймы. На эти деньги он снял однокомнатную квартиру в Марьино (от метро «Текстильщики» полчаса на автобусе).

Купил в ЦУМе очень приличный «гэдээровский» костюм (пришлось отстоять два часа в очереди). Настя отдала ему его же старые рубахи – сберегла с восемьдесят пятого года на даче – плюс две пары вполне еще приличных ботинок и старую осеннюю куртку.

Арсений съездил на родину, в Южнороссийск. К счастью, его бабушка Татьяна Дмитриевна и дед Николай Арсеньевич оставили о себе в городе добрую память. Три четверти Южнороссийска либо лечились у них, либо лечили своих детей. Партийные и советские бонзы не составили исключения. Поэтому Арсению довольно быстро (по советским меркам) сделали паспорт, и, самое главное: вернули ему стариковскую квартиру на берегу моря и заново прописали его в ней.

Арсений впервые в жизни побывал на городском кладбище. Бабушка успела поставить деду простенький памятник. Рядом возвышался холмик с воткнутой в землю табличкой: Татьяна Дмитриевна Челышева. Погост размещался на самой высокой горе над городом. Со всех сторон, далеко-далеко, было видно море. Деду это бы понравилось.

Десятки пароходов, маленькие как спичечные коробки, стояли на рейде. Ждали своей очереди на разгрузку – канадцы своей пшеницей спасали голодающие Советы.

Арсений возложил на могилки стариков два букетика роз.

Он не плакал. Ему казалось, что после всех испытаний он никогда больше не сможет плакать.

На минуту ему захотелось остаться в родном городе навсегда. Зажить здесь простой и спокойной жизнью. Устроиться на работу, ходить на рыбалку, а со временем завести семью и детей. Он на минуту представил себе такую перспективу – и понял, что нет: он не сможет. Не сможет оставаться здесь, в провинциальном покое. Его неудержимо, словно мощным магнитом, притягивала к себе Москва. И – Настя. Теперь, когда она стала с ним по-дружески холодна, когда она принадлежала другому, он снова хотел добиться ее. Добиться ее любви. Чтобы она всегда была рядом с ним.

В Москве у него были и другие дела. Он хотел разобраться: кто и зачем убил стариков Капитоновых. Найти убийцу (или убийц). Однако не для того, чтобы мстить (как того хотела Настя). Им двигало другое. Настя верно сказала: пока подлинного преступника не найдут, его, Арсения, до конца не оправдают. И слишком многие будут считать, что виноват – он. И ему до самой смерти придется таскать за собой шлейф из шепотков: «А, это тот самый, что убил родственников своей жены…»

И Арсений поручил присматривать за своей квартирой бабульке-соседке, подружке Татьяны Дмитриевны, а сам вечерним рейсом вылетел в Москву.

…Когда после самолета, двух автобусов, метро, Арсений поднимался по лестнице своей «хрущовки» в Марьино, где он снял квартиру, с подоконника навстречу ему спрыгнула хрупкая фигурка.

– Настя? Ты? – Арсений остолбенел.

– Не видишь, что ли, – проворчала она.

Даже в полутемном подъезде он заметил, что Настя грустна и растеряна.

– Пойдем.

Он распахнул перед ней дверь своего временного обиталища, однокомнатной малогабаритки.

Настя впервые очутилась у него дома. С порога было видно, что это жилище холостяка: неуютное, прокуренное. Пол истерт, истоптан. Рядом с телефоном оторван лист обоев. На голой стене чернильным карандашом записаны номера телефонов. В доме даже не пахнет женщиной.

– Проходи, садись, – пригласил Арсений. – Разуваться, естественно, не нужно.

Единственная комната даже не отделялась от коридора дверьми. Настя скинула шубу, уселась на продавленный диван.

– Ты голодна? – Арсений казался невозмутимым.

– А если даже и голодна? – съязвила она. – Неужели у тебя есть какая-то еда?

Казалось, она вымещает на нем свою злость на кого-то.

– Чего-нибудь найдем, – пожал он плечами. Арсений был ровен, спокоен, и не демонстрировал ни радости от ее появления, ни удивления.

Арсений видел Настю третий раз после возвращения из лагеря. Впервые они встретились, когда он сошел с поезда на Ярославском вокзале. Во второй раз она пригласила его на дачу. Муж, Эжен, был тогда в очередной командировке; у мамани, Ирины Егоровны, нашлась срочная работа в министерстве. На огромной, запущенной даче, стоявшей посреди громадного участка, заросшего соснами, они в тот день впервые оказались втроем: Настя, Арсений и их сын Николенька. Однако сын Арсения не признавал. Куксился, капризничал, бесился. Настя казалась высокомерной, холодной и раздраженной. Арсений пробыл на даче пару часов, забрал свои старые вещи и уехал на электричке.

И вот теперь Настя сама пришла к нему. Она знала, что он уехал в родной город, но как вычислила, что он вернется именно сегодня?

Арсений быстренько сварганил из чего бог послал королевский (на его взгляд) ужин: вареная картошка и кильки в томате. Нашел даже полбутылки холодной водки.

Настя залпом выпила водку. Тарелку с едой отодвинула. Арсений пожал плечами, начал есть. Настя вдруг вскрикнула:

– Прекрати!

Он едва не поперхнулся.

– В чем дело?!

– Прекрати! Ведешь себя так, будто ничего не случилось!

Арсений покорно отодвинул тарелку:

– Хорошо, прекратил. Только разве что-то случилось?

Хотя видел, конечно: случилось. Настя никогда еще не выглядела так жалко. А на ее лице Арсений заметил свежий кровоподтек. Повинуясь приступу любви и жалости, он протянул руку через стол, погладил ее по щеке. Она на секунду прислонилась к его руке, а потом вдруг зло оттолкнула ее.

– Так что все-таки стряслось, Настя? – участливо спросил он.

Она вдруг уткнулась лицом в ладони. Однако плакать не плакала. Оторвала руки от лица, сказала глухим, ненавидящим голосом:

– У него есть любовница. Я давно это знала.

– У Эжена?

Настя смерила Арсения презрительным взглядом:

– У кого ж еще!

– Тебя это трогает?

– Да! Меня это трогает! – с вызовом выкрикнула Настя. – Потому что он – мой муж! Он!!! А не ты!

– Сейчас у всех есть любовницы, – со спокойненькой усмешкой произнес Арсений.

– Да уж. По твоему поведению я это поняла.

Арсений оставил ее выпад без ответа. Он понимал: Насте надо выплеснуть эмоции.

И ее рассказ не заставил себя ждать:

– Мы с ним были дома. На Бронной. Мама с Николенькой – на даче. И, знаешь, кто-то повадился звонить по телефону. Звонит – я беру трубку: алло, алло – не отвечают. И это не сбой на линии. Слышно, как кто-то дышит, а однажды даже хмыкнул презрительно. И вроде бы женский голос. И так раза три подряд. Я говорю Эжену: снимай сам трубку, пожалуйста. И в следующий раз звонок – он ответил. И с ним – заговорили. Я слов не слышала, но по всему: по тону его, по усмешкам – поняла: звонит женщина. Поговорили они, и Эжен сразу засобирался: белую рубашечку надел, галстучек. А сам веселый, насвистывает…