Месть под расчет - Джордж Элизабет

– За ляжки? – воскликнула Дебора. – Саймон, ты никогда ничего такого не рассказывал. А я-то волнуюсь из-за вилок!

– Из-за вилок? – Сидни обернулась. – А, понимаю. Ерунда. Если не начнут ими швыряться, даже не думай ни о чем таком. – Она взбила Деборе волосы, отступила на шаг, нахмурилась, взбила еще раз. – А где Джастин, вы не знаете? Я совсем не видела его сегодня. Наверно, боится, как бы я опять его не укусила. Не понимаю, почему он вчера вел себя так. Я ведь и прежде его кусала. Видно, не учла изменившихся обстоятельств. – Она добродушно рассмеялась. – Если мы сегодня опять сцепимся, дай бог, чтобы это было за обеденным столом. Тогда со всем здешним столовым серебром нам хватит оружия.

***

Линли отыскал Питера в курительной комнате на первом этаже. С сигаретой в руке, он стоял возле камина, не сводя глаз с красной лисы под стеклом. Жалостливый таксидермист сделал ее как бы убегающей от охотника и всего в нескольких дюймах от норы, где она могла бы укрыться. Другим трофеям, увы, повезло меньше. Их головы висели на стенах между фотографиями, что свидетельствовало о приверженности членов семьи в стародавние времена к кровавому спорту.

Увидев отражение брата в стекле, Питер заговорил, не поворачиваясь к нему:

– Как ты думаешь, почему никто не уберет этот ужас с каминной полки?

– Наверно, потому что это была первая удачная охота нашего дедушки.

– Зачем убивать, если можно взять живой трофей?

– Так уж повелось.

Линли обратил внимание, что брат сменил свастику в ухе на золотой гвоздь. Он надел серые брюки, белую рубашку, свободно болтавшийся галстук – все вещи казались великоватыми, но, во всяком случае, были чистыми. И еще он надел туфли, правда, без носков. Это было большой уступкой с его стороны, и Линли тотчас взвесил все за и против допроса, которого нельзя было избежать, и понял, что Питер, как никогда, расположен к компромиссу, к уступкам, к тому, чтобы дать обещание исправиться.

Питер бросил сигарету в камин и открыл тайный бар под лисицей.

– Моя маленькая тайна, когда я был мальчишкой, – хохотнул он, наливая себе виски. – Джаспер показал мне этот бар, едва мне исполнилось семнадцать.

– И мне тоже. Своеобразный ритуал.

– Думаешь, мама знала?

– Наверняка.

– Какое разочарование. Считаешь, что ты умнее всех, а на самом деле ничего подобного. – Он в первый раз отвернулся от камина и поднял стакан в ухарском приветствии. – Всего наилучшего. Тебе повезло, Томми.

Тут Линли заметил, что у Питера блестят глаза. Неестественно блестят. Ив нем шевельнулось недоброе предчувствие. Подавив его, он поблагодарил брата и стал смотреть, как тот идет к столу возле широкого окна, выходящего на бухту, и перебирает лежащие на нем вещи, ноне для разрезания бумаг с ручкой из слоновой кости, пустую серебряную чернильницу, трубки из вишневого дерева. Все еще отпивая из стакана, он взял в руки фотографию бабушки с дедушкой и зевнул, бездумно рассматривая их лица.

Видя это и понимая, что Питеру хочется возвести между ними барьер равнодушия, Линли решил не тянуть время.

– Мне бы хотелось расспросить тебя о мельнице.

Питер поставил фотографию на место и стал тереть пальцем пятно на задней стороне спинки кресла.

– О мельнице?

– Ты ведь бывал там, правда?

– Там я не был уже давно. Мимо проходил, конечно, когда шел в бухту. Но внутри не был. А что?

– Ты отлично знаешь ответ.

Лицо Питера оставалось бесстрастным, разве что дернулись губы. Он подошел к стене с университетскими фотографиями и принялся рассматривать одну за другой, словно видел их в первый раз.

– Все Линли за последние сто лет, – заметил он, – окончили университет. Один я – белая ворона. – Он тронул рукой панель в том месте, где не было фотографии. – Даже у отца был диплом, да, Томми? Но мы, конечно нее, не можем повесить его фотографию, чтобы он не смотрел на нас со стены и не судил за грехи.

Линли не поддался на провокацию, какой бы привлекательной она ни была.

– Мне бы хотелось поговорить о мельнице.

Питер допил виски и поставил стакан на низкий столик, продолжая осмотр. Он остановился перед последними снимками и, ткнув указательным пальцем в портрет брата, царапнул стекло:

– Вот и ты, Томми. Образцовый Линли. Семья может тобой гордиться. Честь и слава нашего дома.

Линли почувствовал, что у него сжалось сердце.

– Я понятия не имею о той жизни, которую ты выбрал для себя в Лондоне, – сказал он, надеясь, что это прозвучало благоразумно, но понимая, как он плохо заботился о брате. – Ты бросил Оксфорд? Отлично. У тебя своя жизнь? Отлично. Ты нашел эту… Сашу? Отлично. Но только не здесь, Питер. Мне твои штучки в Ховенстоу не нужны. Ясно?