В Милуоки в стикбол не играют - Коулмен Рид Фаррел

Рид Фаррел Коулмен

В Милуоки в стикбол не играют

Пролог

И каждый следующий выстрел оказывался громким, роковым ударом в дверь моей гибели.

Альбер Камю. «Посторонний»

Анхель

Кожа Анхеля Эрнандеса являла собой затейливую головоломку, составленную из татуировок – огнедышащих драконов и ликов Христа. Часть этого боди-арта была изящной, выполненной тонко, как, например, ярко-красные точки, вставленные в угольно-черные глаза дракона, который распростер свои чешуйчатые крылья на спине Анхеля. Зловещего вида когти, нацеленные на всякого, кто замечал дракона – а не заметить его было невозможно, – сжимали распятие. Умирающего Христа это, похоже, ничуть не волновало. Зубчатый хвост, сбегавший вниз по позвоночнику Анхеля, обвивался вокруг черного кинжала на правой ягодице. Белое лицо Христа, наложенное на красный крест, украшало безволосую грудь Анхеля. Это тоже была искусная работа. Вытатуированные вокруг шеи и на предплечьях синие цепи вышли кривовато, но были не лишены своеобразия.

Имелись тут и другие, любительские, опознавательные знаки, сообщавшие остальным обитателям тюрьмы, под покровительством какой банды находится Анхель. Он снова и снова протравлял на правом предплечье слово «Madre»^[1], пока уже и слепой мог прочесть его по вздувшимся рубцам. Еще одно слово – имя – он спрятал в паховой складке. Буквы, составлявшие это имя, были неровными и плохо различимыми даже для мужчин, принимавших вместе с Анхелем душ. Только слабые заключенные, на которых охотился и с которыми предавался содомскому греху Анхель, знали, что там вообще что-то вытатуировано. И теперь лишь новички спрашивали, что именно.

Христос и раскрашенный дракон обливались слезами Анхелева пота, когда он из последних сил заканчивал десять жимов своего третьего подхода к штанге весом в триста фунтов. В тюрьму он попал уже бездушным убийцей, но ярость и время вступили в сговор с тренажерами, чтобы превратить Анхеля в камень.

– Давай, Анхель, еще два раза! – крикнул Эрнандесу надзиратель.

– Nueve^[2], – прохрипел Анхель, толкая штангу вверх и назад и сводя локти. – Ты достал для меня, что я просил?

– Ну, еще разок… поговорим, когда закончишь.

– Ты достал для меня эту гребаную штуку? – заорал Анхель, руки у него задрожали от напряжения.

– Да, приятель. Ладно, ладно. Достал.

Анхель медленно опустил штангу на грудь и снова толкнул ее вверх. Положил штангу на опору и сел. Пошел туда, где у него под рубашкой лежала пачка сигарет. Кинул пачку надзирателю. Широко улыбаясь, надзиратель потряс пачкой около уха.

– Не волнуйся, гомик, – заверил его Анхель, – дилаудида в этой пачке хватит, чтобы ты со своей сучкой тащился целый месяц.

В тот вечер в столовой, когда Анхель пошел относить поднос, его окружили три охранника. Они загнали его в кладовку рядом с кухней, надели наручники, на ноги – кандалы, затолкали в рот носок. Анхель не сопротивлялся – слишком многое стояло на кону.

– Мы слышали, что на следующей неделе ты нас покидаешь, отправляешься в лечебницу. Мы с ребятами обиделись, что ты нам не сказал. Но мы не из тех, кто таит обиду, нет, сэр. Поэтому и решили устроить для тебя небольшую прощальную вечеринку.

Анхель напряг мускулы, ожидая первого удара дубинкой по ребрам. Но ударов не последовало. Вместо этого охранники просто засмеялись. Тот, что говорил, сделал знак своим дружкам отойти от заключенного. Он и сам отступил, вытащил электрошоковый пистолет и дал Анхелю хорошенько его рассмотреть. Теперь Анхель попытался бежать, но не успел даже упасть, запутавшись в своих скованных ногах, как крюк-ограничитель поймал его за рубаху. Боль пронзила до костей, а по коже словно проползли миллионы невидимых муравьев. Тело скрутили страшные судороги, и Анхель почувствовал запах собственных нечистот в тот момент, когда утратил контроль над мышцами. Он не помнил, как потерял сознание.

Очнулся он, как от толчка, свободный от оков, в своей камере. Его вымыли, но тошнота осталась, голова раскалывалась. Анхель сполз со своей койки, всмотрелся в темноте в календарь. Дата та же, еще семь дней. Он провел рукой по стене, нашаривая фотографию брата. Поцеловал снимок, перекрестился и забрался назад на койку. Сунув руку в штаны, нащупал имя, вытатуированное в паху. Сердито прошептав его, Анхель заплакал, но вскоре утих и заснул.