Прогулки по чужим ночам - Полянская Алла

— Ты прав, наверное, — соглашается с Рыжим Андрей.

— А потому ложись и отдыхай. Лиза, я съезжу к Ирке, ты тоже отдохни.

— Отвези ей покушать и вот еще, возьми. Я ей рубашечку купила, тапочки и халат.

— Сложи все в пакет.

Рыжий уходит. Представляю, какими взглядами провожают его мои соседки. Ну почему они такие злобные? Старость? Возможно, возрастные изменения в психике, но отчего-то мне кажется, что они такими и были. Хотя я могу ошибаться. Почему их так интересуют чужие дела? Рыжий говорит, что это оттого, что больше нет собственных. Возможно, так оно и есть.

Я надеваю резиновые перчатки и выхожу в коридор. Мне надо вымыть Сашкину половину, может, вонь прекратится. Да и комната Антоновны до сих пор стоит как есть. Теперь я могу выбросить ее вещи, Сашки больше нет. А то я все думала: как это сделать, чтоб он не обиделся?

Я закончила уже затемно, весь хлам упаковала в несколько мешков. Надо выбросить, пока темно, чтобы не видели старые дуры. Я надеваю куртку и тащу мешки во двор.

— Помочь?

Он все-таки преследует меня.

— Капитан Остапов, я из-за вас заикой стану.

— Прошу прощения. Давайте я вам помогу.

— Не откажусь.

— Что это у вас?

— А вы не видите? Мне соседки надоели, шпионят постоянно, раздражают меня. Так я тут их всех зарезала, расчленила и несу на мусорку. Черт, жилистые такие, утомили меня ужасно, одна радость — досаждать больше не будут. А тут и вы — очень кстати, поможете мне вынести, тяжелые, заразы!

— Вы всегда так шутите?

— Кто шутит, я? Ну что вы, какие шутки — в присутствии сотрудника правоохранительных органов! Правду, только правду и ничего, кроме правды.

— Ясно. — Остапов бросает мешок в контейнер. — Вы меня идиотом считаете?

— Интересный вывод, хотелось бы отследить цепочку умозаключений.

— Симонин говорил мне, что вы — гвоздь в заднице. Вижу, он не ошибся.

— В следующий раз я вырву Симонину не зуб, а язык. Хорошо, что вы мне сказали.

— Кстати, Лиза, у меня к вам просьба...

— У вас болят зубы?

— Да... то есть нет. Просто вверху справа зуб мудрости растет аккурат в щеку.

— Нужно удалять.

— А не могли бы вы как-то...

— Приходите на прием.

— А сейчас?

— Вы имеете в виду — в домашних условиях? Ржавыми плоскогубцами? Вам так не терпится умереть во цвете лет от заражения крови? Для самоубийства есть более простые способы, вам подсказать?

— Я приду на прием. Можно завтра?

— Ровно в два часа дня. Если позже, меня не застанете, придет другая смена.

— Тогда я вас провожу, уже темно.

— Не надо, вот и Рыжий подъехал. Вадик, как она?

— Плохо. Капитан, вы здесь?

— Я уже ухожу. Значит, завтра в два часа дня.

Он исчезает в темноте, а мы идем в квартиру.

Она встречает нас жутким сквозняком и запахом хлорки.

— Лиза?!

— Я тут все вымыла, выбросила хлам, теперь надо проветрить.

— Ты все выбросила?!

— Ну да. А зачем мне Сашкины шмотки или одежда Антоновны? Запихнула в мешки и вынесла. Как там Ирка?

— Плохо. Колют ее, температура не падает, шансов практически нет.

— Если она умрет, я себе этого никогда не прощу.

— Лиза, не начинай эту бодягу снова. Ты говоришь глупости.

— Ты и сам знаешь, что нет.

Мы открываем железную дверь и заходим в мою квартиру. Андрей лежит на диване, отвернувшись к стене. Рыжий принимается готовить ужин, а я иду в ванную. Усталость навалилась на меня, но я рада, что сделала эту работу. Отдадут Сашкино тело — похороню, выставлю квартиру на продажу, перееду отсюда в нормальное место и буду жить дальше. А там посмотрим.

— Ребята, ужин готов.

Я иду на зов, а Андрей лежит. Может, спит? Я тормошу его за плечо:

— Андрей, идем, Рыжий там что-то сварил.

Он не отвечает, его голова безвольно откинулась, но он жив. Из рук выпала измятая газета — на всю страницу статья о найденном в лесополосе немецком бизнесмене. Ну, это вряд ли напугало его так... А тогда что?

— Вадик!

Рыжий опрометью выскочил из кухни.

— Он без сознания! Что могло случиться?

Вдвоем мы приводим в чувство нашего пациента. Его лицо заметно побледнело — насколько вообще может побледнеть желто-зеленое лицо, тоны сердца неровные, но он жив.

— Такой обморок мог вызвать сильный стресс. — Рыжий открывает бутылочку с нашатырем. — Что могло его так напугать?

— Может, случай с Сашкой?

— Вряд ли. Эй, парень, ты как?

Андрей смотрит на нас более осознанно — значит, пришел в себя, это хорошо.

— Что с тобой, что произошло? Или у тебя что-то болит?

— Нет, все хорошо. — Он пытается улыбнуться, но у него плохо получается. — Почему-то вдруг стало так... голова закружилась...

— Последствия сотрясения мозга. — Рыжий обеспокоен. — Нужна томограмма, рентген, анализы, я сегодня дежурю, поедем в больницу. Думаю, ночью сможем это организовать.

— Нет, я уже в порядке! — говорит Андрей.

— На этом этапе не должно быть обморочных состояний, а если они есть, значит, имеется причина, и эту причину необходимо найти.

— Нет, правда все в порядке. Я просто думал о человеке, которого убили из-за того, что он надел мой костюм...

— А, вот оно что! — Рыжий ерошит волосы. — Значит, все-таки стресс. Поменьше думай о таких вещах и не читай газет, потому что так и до психушки недалеко.

А я вот думаю, что врет Андрей как сивый мерин. Потому что шокировала его статья в газете с фотографией убитого немца — отчего бы это? Думаю, сукин сын что-то знает о судьбе второго фрица, а что убили старшего — не знал, вот нервишки и сдали.

Ладно, выясним. Из опыта я знаю: правда всегда вываливается наружу, как ни прячь ее, причем иногда она вылезает в самый неподходящий момент. А потому в анамнезе лучше не иметь криминальных тайн, это чревато.

Я порой думаю, что где-то там, на небе, в космосе — все равно — есть Кто-то, кто развлекается, ставя людей в дурацкое положение. Этот невидимый Кто-то, конечно, любит нас, но в большинстве случаев мы все-таки мало заслуживаем его любовь, и он навострился воспитывать нас, посылая нам различные испытания, чаще всего дурацкие. И фантазия у него работает так, что голливудские сценаристы и писатели всех времен и народов, сбившись в кучку, нервно курят под балконом.

Сегодня мне ниспослан адский день. Представьте ситуацию: прихожу утром на работу, никого не трогаю, иду переодеваться. Открываю дверь в женскую раздевалку и застаю картину маслом, срисованную из Камасутры: мой несравненный коллега Матяш полирует торпеду о новенькую медсестру из регистратуры. Неделю всего девочка работает, а ему не терпелось пометить ее.

— Одну минутку, пожалуйста, подождите! — Это он мне кричит. Донжуан недоделанный, ему минутки хватит.

Ну, мне это по барабану, я иду в соседнюю, мужскую раздевалку, там пока пусто. Быстренько снимаю юбку и свитер — двери открываются, входит наш протезист Юра Голованов. В руках у него пакет, который он не удержал в ослабших от неожиданности руках. Шлеп! У Юры сегодня день рождения, он тортик привез, над которым его мамаша трудилась ночь напролет, уравновешивая в своем шедевре бисквит, безе, шоколад и орехи... Пока то да се, Юра быстренько протер очки и потом целый день загадочно улыбался, завидев меня.

Но на этом мои приключения не закончились, потому что как раз сегодня моя очередь обслуживать Викторию Львовну. О, это не пациентка, а иерихонская труба. Она начинает визжать еще в машине, метров за пятьсот от дверей клиники. Муж твердой рукой ведет ее в кабинет, усаживает в кресло и говорит:

— Дорогая моя, ты должна быть сильной!

Вы думаете, он это ей говорит? Нет, он говорит это мне! Я должна быть сильной, потому что, усевшись в кресло, Виктория Львовна крепко сжимает зубы и становится похожей на жабу из мультика о Дюймовочке.

Мы с коллегами договорились, что будем по очереди обслуживать Викторию, потому что один сеанс лечения ее зубов можно приравнять к часу в тренажерном зале. И сегодня именно моя очередь. Раскрасневшаяся растрепанная медсестра в регистратуре, масляная улыбка коллеги Матяша, крошки бисквита в раздевалке, Юра Голованов, твердо убежденный, что, как честный человек, он теперь обязан на мне жениться, — и апофеоз, Виктория Львовна со сжатыми до посинения челюстями. Мне хочется треснуть ее по башке, раскрыть ее челюсти и повыдирать оттуда все паршивые гнилушки, но это неудачная идея. Виктория Львовна — жена нашего шефа.

— А сейчас мы откроем ротик, и я просто посмотрю, что там стряслось.

Она смотрит на меня белыми от ужаса глазами, и мне становится ее жаль. Я вдруг понимаю: она боится, боится так, как некоторые люди боятся собак, закрытых пространств или змей. У тетки фобия, ей бы психотерапевт не помешал.

— А я боюсь собак, — говорю я.