Таможня дает добро - Воронин Андрей

— Я не останусь, я не хочу! — воскликнула Тамара. — Ты что, Сергей, говоришь такое? Я поеду с тобой, с тобой!

— Вот видишь, — обрадованно, даже каким‑то воркующим голосом произнес Барановский, — она сама желает поехать с нами. Правда, ты желаешь поехать с нами? — то, что Барановский резко перешел на «ты», немного покоробило Тамару.

— Да, я хочу ехать с вами.

— Вот видишь, она хочет ехать с нами.

Через час джип был уже во дворе дома. Барановский предложил Дорогину и Тамаре подняться к нему в квартиру.

— Что, боишься, что мы сбежим?

— Нет, нет, не боюсь. Зачем вам убегать? Без меня ты металл не продашь, да и знаю я о тебе слишком много, знаю о твоих делишках на границе.

— Я и не собираюсь убегать, я люблю дело доводить до конца.

— Вот и хорошо.

По интонации Дорогина Тамара начала догадываться, что он ведет двойную игру, пытается переиграть Барановского. Но как и где он это будет делать, она еще не понимала.

Барановский вернулся из квартиры минут через пятнадцать. В руках был саквояж с кодовым замком. За ним следом спешил охранник с двумя большими кожаными чемоданами.

— Он едет с нами, — сообщил Барановский, — места в машине хватит. Он нам понадобится на месте.

— Твое дело, — бросил Дорогин. — Тамара, пересядь ко мне, а они пусть сидят сзади.

Сильнов не понимал, что произошло, почему его босс в таком расположении духа, почему это вдруг он так по–дружески относится к заклятому врагу, к Дорогину, который украл металл.

— Геннадий Павлович, а Иваныч где?

— На месте Иваныч. Сильнов, вопросов лишних не задавай. Садись. Если хочешь, он поведет, — предложил Барановский.

— Нет, я сам пока порулю.

Тяжелый джип лениво развернулся, заехал на бордюр.

— Ну, с богом, давай! — Барановский опять перекрестился.

Сильнов с удивлением посмотрел на босса. Никогда раньше за Барановским он не замечал большой набожности. А если быть откровенным, то он вообще считал Барановского чуть ли не исчадием ада, жестоким, коварным и абсолютно беспринципным. Но платил хозяин щедро, и поэтому он был с ним.

— Как там Овчар? Что у него с рукой?

— Наш врач все уже сделал.

— Заплатили? — спросил Барановский.

— Конечно, заплатили.

— Это хорошо, это правильно.

Глава 20

Жизнь, как правило, пишет свой сценарий, и в большинстве случаев он не совпадает с тем, который заготовил человек. Какая‑нибудь маленькая деталь, которой никто не придавал ни малейшего значения, вдруг вырастает в гигантскую проблему, и весь хитрый расчет идет коту под хвост. И будь ты даже умником, имей семь пядей во лбу, жизнь тебя переиграет, обманет. От судьбы, как от сумы, зарекаться нельзя, и с жизнью спорить бессмысленно. Хоть и говорится, что человек — кузнец собственного счастья, на деле все происходит иначе.

Девять часов в пути с двумя короткими остановками, и темный, запыленный джип уже подскакивал на проселочных дорогах, приближаясь к белорусско–латышской границе. Этот путь Дорогину был знаком. Еще совсем недавно он с легким сердцем, с радостной душой мчался на «Ниве» по этой же дороге. И вот сейчас он ехал по ней вновь, но на душе у него не было радости. Сердце все время сжималось, бешено колотилось в груди, готовое выпрыгнуть наружу.

— Что с тобой, Сергей? — негромко спрашивала Тамара.

— Что? — начинал хохотать Барановский. — Волнуется человек, волнуется мужчина. Как‑никак совсем скоро миллионером станет, а это — самый лучший повод поволноваться, попереживать.

— Я не переживаю, — резко бросал в ответ Сергей.

Но Тамара видела, что тяжелые мысли терзают душу Дорогина, не дают сосредоточиться, не дают собраться и прийти в себя.

«Как же мне все это провернуть? Остается лишь уповать на случай, он меня никогда не подводил.»

— Давай в Волчьи Ямы.

— Зачем туда ехать? — спросил Сергей.

— Хочу, чтобы ты со своим старым приятелем встретился, — опять расхохотался Барановский.

— Нет у меня здесь товарищей. Был один, да и того вместе с семьей сгубили.

— Знаю я об этом, — вполне дружелюбно и даже без ехидства говорил Геннадий Павлович. — Вот с палачом твоего дружка я тебя и хочу познакомить.

— Ведь он сгорел!

Барановский расхохотался неистово, все его тело вздрагивало, щеки колотились, из глаз текли слезы.

— Э, Дорогин, не учел ты одной простой вещи. Все мерзавцы имеют, как та кошка, девять жизней. Ты думаешь, он сгорел? А он, как та кошка, по дымоходу выберется на крышу, лишь усы и хвост осмалит, а сам целехонек. Ему топором по голове, а он убежит куда‑нибудь в кусты, рану залижет, травок целебных покушает — и опять живехонек, глазки блестят, зубки скрежещут.