Ночь лунного страха - Арбенина Ирина

«Убийца, наверное, хорошо ориентируется здесь, в лесу, — думал Лопухин. — Наверняка он давно уже за нами следил… И сейчас, возможно, наблюдает. Он нас видит. Мы его нет».

Как городскому человеку, то и дело готовому потеряться в трех соснах, Лопухину сейчас казалось, что он как на освещенной сцене: смотрит в этот лес-зал и видит только темноту; зато его видят из этой темноты отлично!

Почесывая свои маслянисто поблескивающие темные волосы, Аулен о чем-то размышлял.

«Если бы археологов из-за потревоженной могилы убил Аулен или кто-то из его соплеменников, — в свою очередь, думал Лопухин, — им ничего не стоило прикончить и меня. Зачем было ему меня будить? Я так крепко спал… Прикончить спящего „приезжего“ такому свежевателю дичи — пара пустяков. Иван рассказывал: они, эти местные охотники, шкуру с добытого медведя вместе с лапами и мордой на три счета снимают! Потом вешают на дерево и танцуют под ней, радуются жизни… Что такому „специалисту“ сыщик Интерпола?! Даже смешно».

На самом деле, пока Лопухин ждал итога размышлений своего спутника, ему было совсем не до смеха.

Понять по непроницаемым, как стоячая вода в лесном озерке, темным глазам охотника, что у того на уме, Никите было не под силу.

Думает ли Аулен о том, сколько заломить с Лопухина денег за свои услуги? Или о том, сколько времени уйдет на снятие сыщицкой шкуры «вместе с лапами и мордой»?

Вооруженному последними достижениями криминалистики интерполовцу даже и в голову не приходило, что в это время Аулен мысленно советовался с покровительствующим ему «волосатоглазым, волосатоногим» духом Унт-тонхом. Спрашивал, стоит ему, Аулену, связываться с «приезжим»? И эти консультации имели благоприятный для Лопухина итог. Унт-тонх дал добро…

— Помогу тебе, приезжий, — наконец коротко пообещал Никите Аулен. — Забирай свои вещи. Покажу, как схорониться…

— Аулен, а ты, что же, получается, значит, не бросил меня на произвол судьбы? — довольно растроганно заметил Никита.

— Получается, получается… — закивал охотник, — ты наш могила не трогал, ничего не копал, вот я тебя и не бросил. Спас!

— Ну спасибо! — растрогался Никита. — Век не забуду.

— Забудешь, забудешь. Не волнуйся, — успокоил его Аулен. — Уедешь и забудешь. Приезжий человек — память короткая!

— Как ты думаешь, он давно уже за нами следит? — осторожно спросил Лопухин у своего спасителя, имея в виду убийцу археологов.

— Как ночной зверь, однако, этот человек… — вздохнул Аулен. — И нам следить за ним надо! А то пропадем.

— Что, если он опередит и выследит нас раньше?

— Он убил тех, кто копал ночью, значит, теперь отсыпается, — оценил ситуацию с охотничьей точки зрения Аулен. — Говорю тебе, приезжий: как ночной зверь, однако, этот человек. Значит, теперь снова появится только ночью.

Дерева с таким дуплом Лопухину раньше видеть не доводилось. Здесь свободно размещалось все его снаряжение и он сам. Определив туда на постой интерполовца, охотник приступил к другим пунктам плана, который явно уже существовал в его туземной и давно немытой голове.

Довольно долго Аулен бродил по лесу и наконец, что-то обнаружив, позвал Никиту.

— Что там? — поинтересовался тот.

— След.

Лопухин наклонился. На земле действительно ясно просматривался след тяжелой рифленой подошвы.

— Думаешь, след убийцы?

Охотник кивнул. Он встал на колени, вытащил свой охотничий нож, замахнулся им и проколол оставшийся на земле след. Потом долго и монотонно бормотал что-то на своем языке.

— Так делают, чтобы загнать зверя, — покончив с этой процедурой, объяснил он Лопухину.

Насколько понял Никита, это было какое-то древнее магическое действо, состоящее из заклинания и прокалывания следа, которое совершают охотники, когда начинают преследовать добычу.

— Теперь, однако, должны поймать!

У Аулена был такой гордый вид, что и дураку было понятно: после всех этих предварительных, предпринятых им в помощь Лопухину мер не одолеть противника будет по меньшей мере позорно.

С наступлением темноты они наконец заняли свои позиции.

Аулен, обладающий умением неслышно передвигаться по лесу и вообще как-то совершенно сливаться с окружающей — родственной ему — средой, растворился в сумерках между деревьями. А Никита, кряхтя — все-таки он не белочка! — полез на дерево, в свое дупло. Из этого самого дупла, как со сторожевой вышки, Лопухину без труда удавалось просматривать все пространство вокруг бывшего палаточного лагеря.