Черный список - Маринина Александра Борисовна

Метров за двести до дома номер 8 я почувствовал, что в один из расставленных мной капканов кто-то попался. Звук шагов за спиной преследовал меня по меньшей мере минут десять. Я то убыстрял ход, то замедлял, но звук оставался все время одинаковым, не делался ни тише, ни громче, а это означало, что идущий за мной человек четко соблюдал дистанцию. Что ж, значит, день прошел не зря.

Во дворе я увидел картинку из серии «Ждут солдата с фронта». За накрытым столом сидели Татьяна, Ирочка и Юра Мазаев и напряженно молчали. Перед ними стояли чистые тарелки и нетронутые блюда с едой. И несмотря на повисший сзади «хвост», я на мгновение расслабился, чувствуя, как на лице расплывается идиотская улыбка. Они меня ждали. Они за меня волновались.

– Владик!

– Дима!

– Слава! – сказали они в один голос, а Ирочка почему-то расплакалась.

– Мы так волновались, – всхлипывала она. – Ты сказал, что придешь не поздно… Мы с восьми часов сидим как на иголках, а сейчас уже почти одиннадцать.

– Ерунда, – громогласно заявил я. – Что такое одиннадцать часов для отпускного периода! Детское время. Сейчас поедим и пойдем гулять.

– Ты еще не нагулялся? – насмешливо спросила Таня. – Чем же ты весь день занимался?

Ноги у меня гудели, я сидел на скамье за столом, и мысль о том, чтобы встать и куда-то идти, казалась мне непереносимой. Но мне нужно было обязательно вытащить на свет божий своего соглядатая, поэтому я продолжал громко нести всякую чушь о том, как полезно гулять перед сном, а особенно полезно дышать морским воздухом.

– В конце концов, я вас силком не тащу, – сказал я, скорчив обиженную мину. – Вы как хотите, а мы с Таней пойдем к морю. Пойдем, Танюша?

При этих словах я изо всех сил наступил на ногу сидевшему рядом Мазаеву. От неожиданности Юра сморщился и крякнул.

– Да уж, пожалуйста, идите вдвоем, поворкуйте, голубки, – ехидно ответил он. – А мы с Ирочкой уже достаточно взрослые, чтобы гулять, взявшись за руки. Мы и здесь найдем чем заняться.

Я собрался было расхохотаться, как полагалось по сценарию, но наткнулся на холодный взгляд Татьяны и осекся. Она не понимала моего замысла, и мое поведение казалось ей дурацким и пошлым. Протянув руку через стол, я взял Танины пальцы и поднес к губам, преданно глядя ей в глаза. Ее лицо смягчилось, губы дрогнули в чуть заметной улыбке. Я точно знал, что в густой бархатной темноте южной ночи, всего в нескольких метрах от нас кто-то стоит и внимательно слушает каждое произнесенное нами слово, поэтому не сказал больше ничего, только поцеловал нежные прохладные пальцы женщины, на которой собирался жениться.

Без нескольких минут двенадцать Татьяна спустилась из своей комнаты в широкой свободной юбке и тонком нежно-сиреневом свитере, и мы отправились гулять, помахав рукой Ирочке и Юре Мазаеву.

– Ты обиделась? – робко спросил я Таню, крепче прижимая к себе ее теплый округлый локоть.

– Нет. Но я не люблю, когда меня держат за «болвана», особенно если мои карты вполне позволяют вистовать.

– Ты играешь в преферанс? – удивился я. – Откуда такая терминология?

– Дима, но я же следователь, – усмехнулась она, – а не базарная торговка. Я не гоню самогон, но знаю, как это делается. Точно так же, как знаю технологию хищений в химической промышленности, хотя по профессии я не химик и не вор.

– Сейчас проверим, – весело сказал я. – Я пришел к уголовнику Жорику и велел ему узнать, у кого есть аппаратура для ночной съемки. Шесть пик.

– Ты хотел найти человека, который нас с тобой щелкнул во время непристойного прелюбодеяния в саду. Шесть треф.

– Я пришел к уголовнику Жорику. Шесть треф здесь.

– Ты хотел поставить в известность о своих намерениях местную уголовную среду. Шесть бубен.

– Я нашел человека, у которого такая аппаратура есть, и выяснил, что его младший братишка-балбес кому-то ее одалживал за приличные деньги. Шесть червей.

– Ты проинформировал о своих намерениях среду полукриминальных малолеток. Шесть без козыря.

– По дороге домой я понял, что за мной кто-то тащится. Семь пик.

– И ты предложил нам пойти погулять, чтобы выманить его за собой. Семь треф.

– Я не просто предложил вам пойти погулять. Семь треф здесь.

– Ты предложил мне пойти с тобой. Ты хочешь, чтобы Юра Мазаев тебя прикрыл. Семь бубен. Сдавайся, Стасов. У тебя красные масти слабые, а на восемь треф ты не потянешь.

Я рассмеялся и крепко прижал Татьяну к себе.

– Таня, а если я сделаю тебе предложение, ты его примешь?

– Какое предложение?

– Брачное.

От неожиданности она споткнулась.

– Ты с ума сошел, Дима. Мы знакомы всего неделю. Откуда такие бредовые мысли?

– Так что, ты мне отказываешь, что ли?

– А ты согласишься переехать в Питер?

– Запросто.

– А как же Лиля? Ведь если ты уедешь из Москвы, ты будешь видеть ее совсем редко.

– Тогда я заберу тебя в Москву.

– Да ну? В коробку упакуешь и отправишь в грузовом вагоне?

– Опять не годится? Тогда я заберу Лилю в Питер. Так пойдет?

– А как твоя Маргарита к этому отнесется?

– Плохо, конечно, – вздохнул я. – Но, в конце концов, нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Я что-нибудь придумаю.

– Ну, думай, думай. Когда придумаешь, тогда и вернемся к этому разговору.

Перебрасываясь ничего не значащими фразами, мы дошли до моря. Здесь был не городской пляж, а просто прибрежная полоса рядом с железной дорогой. Сегодня я уже был в этом месте, осматривался и прикидывал, к какому месту лучше всего «подтащить» хвост, буде он появится, чтобы на него удобно было напасть сзади. Такое место я присмотрел и теперь целенаправленно вел туда Татьяну.

Достигнув заранее намеченной точки, я остановился, обнял Таню и тихонько сказал ей на ухо:

– А теперь давай разговаривать какие-нибудь глупые разговоры. С виду должно быть похоже, что мы обсуждаем что-то очень серьезное, но ни одного слова не разобрать. Если здесь есть кто-то третий, он должен все внимание переключить на нас с тобой.

– И о чем будем говорить?

– Да без разницы. Хочешь – читай стихи наизусть. Или прозу.

– Ладно. Домовой, страдающий зубной болью, – начала Татьяна. – Не кажется ли это клеветой на существо, к услугам которого столько ведьм и колдунов, что можно безнаказанно поедать сахар целыми бочками?

– Что это? – удивился я.

– Александр Грин, «Словоохотливый домовой». Мне продолжать или ты хочешь что-нибудь другое?

– Нет-нет, другое не надо. Продолжай, пожалуйста, – попросил я заинтригованно. Затеять оперативную комбинацию, стоять в первом часу ночи на пустынном морском берегу, знать, что тебе в затылок дышит невидимый враг, и при этом слушать сказку про домового – в этом что-то было.

– Но это так, это быль, – снова заговорила Татьяна мягким ласковым голосом. – Маленький грустный домовой сидел у холодной плиты, давно забывшей огонь. Мерно покачивая нечесаной головой, держался он за обвязанную щеку, стонал жалобно, как ребенок, и в его мутных красных глазах билось страдание. Шел дождь. Я зашел в этот заброшенный дом, чтобы переждать непогоду, и увидел его, забывшего, что надо исчезнуть…

В кустах за моей спиной раздался треск, послышалось тяжелое дыхание и шум борьбы. Через несколько секунд перед нами стоял Юра Мазаев, а рядом с ним – тот самый мускулистый бугай Леха, предводитель пацанов, которых я видел сегодня на набережной. Чего-то в этом роде я и ожидал. Юра крепко держал Леху за волосы.

– Подсматриваешь, значит? – угрожающе спросил я.

Мускулистый юнец сопел, но хранил гордое молчание.

– Или подслушиваешь? – уточнил Мазаев.

Леха по-прежнему молчал, набычившись и глядя куда-то в сторону.

– Какого рожна ты за мной таскаешься? Кто тебя послал?

– Никто, – буркнул он. – Я здесь гуляю. Не запрещено.

Руки у меня чесались вмазать ему как следует и вытрясти из его гнилой башки мозги вместе с интересующими меня сведениями. Но я понимал, что делать этого нельзя. Может, этому Лехе и не пятнадцать лет, как Толику Гущину, но уж точно меньше восемнадцати. И если я сейчас дам себе волю, то завтра на Первомайскую улицу приедет белая машина с голубой полосой, и меня обвинят в нанесении телесных повреждений несовершеннолетнему Алексею Тютькину, или Пупкину, или как там его фамилия. То-то радости будет: подполковник милиции избил малолетку! Ай, как некрасиво. Уголовное дело возбудят сей же момент, а меня – в камеру. Конечно, злой дядька-подполковник может сказать, мол, не знал он, что Леха несовершеннолетний, на нем же не написано, а мускулы-то вон какие, прямо Шварценеггер в молодые годы, да и росточком его природа не обделила, а в темноте лица не видно. Но умный Леха тут же в ответ заявит следователю, что нехороший драчун-милиционер видел его при дневном свете на набережной, и тому есть не меньше десятка свидетелей, так что обманываться насчет возраста потерпевшего обвиняемый никак не мог. Интересно, мальчишку проинструктировали на этот счет или нет?