Чада в лесу - Ренделл Рут

— Не нравится мне, как он засыпает все вокруг, — сказал Вексфорд. — Ненавижу, когда говорят «снежное покрывало», терпеть этого не могу. Как будто все и вся укладывается в постель и наступает ожидание.

— Какое еще ожидание? Ты о чем?

— Не знаю. Не любитель я всех этих спячек и бездействия, когда все перестают заниматься делом.

— А ты займись делами, — ответила Дора. — Они тебя как раз ждут: надо открыть бутылку красного вина, чтобы оно немного подышало, и посмотреть, достаточно ли у нас льда. О да, и проверь, как там у нас с рюмками для ликера — на случай, если кто-то захочет после обеда абрикосового бренди или «куантро».

Кем-то, кто пожелает после обеда ликера, могли быть Сильвия с Кэллумом и Шейла с Полом. Они, конечно, придут с детьми — Беном и Робином Сильвии и Шейлиными Амулет и новорожденной Аннушкой — хотя почти все называли их Эми и Энни.

— Дорогой, ты не мог бы проверить, есть ли у нас апельсиновый сок и кока-кола, — попросила Дора.

— Ты приготовила подарок для Чэпмена?

— Для Кэла, Рег. Тебе пора к этому привыкать. Конечно, приготовила.

Предложение Бакстонов приготовить для них рождественский ужин Полин Пирсон восприняла как насмешку.

— Ни одна живая душа не согласится на это, миссис Бакстон. Только не в Рождество. Все будут готовить для себя, разве не знаете? Прошли времена моих бабушек, которые сгорали от желания прислуживать господам. Нет, ну что вы, я не говорю, что господа перевелись, только не в нашем бесклассовом обществе, и слава богу. Вы хотите полностью разморозить купленную вами птичку? Начинать нужно за день до приготовления, иначе ничего не выйдет. Если внутри останется хоть немного льда, у вас получится настоящая сальмонелла, а то и хуже. У одной леди, которую знает моя тетушка, в результате получилась та штука, которую женщины колют в лицо — как она там называется? Бот-чего-то — из полуразмороженной индейки.

То, что Шэронн не умеет готовить, стало для Питера настоящим открытием. Его корни, видимо, еще давали о себе знать, может быть, поэтому он полагал и даже считал само собой разумеющимся, что женщина должна уметь приготовить обыкновенный ужин — этого у женщин не отнять, оно у них в крови. А Шэронн готовить не умела. Она беспомощно посмотрела на то, как медленно оттаивает индейка, и спросила Питера, почему они не могут пойти куда-нибудь пообедать.

— Потому что куда бы мы ни пришли, нам везде скажут, что все столики для рождественского ужина были зарезервированы еще несколько месяцев назад.

— Не говори ужин, когда имеешь в виду обед, Питер, это не одно и то же.

— Все говорят — рождественский ужин. Независимо от времени суток — ужин и все тут.

Индейку Питер приготовил сам. Он полил ее маслом, засунул в духовку и оставил там на шесть часов. Могло быть и хуже. Еще у него были консервированная картошка, замороженный горошек и соус «Бисто», он был почти горд тем, что у него получилось. После большого глотка односолодового виски дело пошло еще лучше, и к тому времени, когда все было готово, он едва стоял на ногах и был рад наконец присесть.

Алкоголь помог ему забыть о прошлых визитах полицейских и даже — об их возможных будущих визитах, что хуже. Но когда вечер близился к концу и во рту уже пересохло, когда вспыхнула неутолимая жажда и в голове зашумело, Питер вдруг понял: они знают, что он нашел машину на несколько недель раньше, чем говорит. Сейчас собственное поведение казалось ему невероятным. Почему он сразу не сообщил в полицию? Конечно, не потому, что, скажи он всю правду сразу, он не попал бы на два местных приема, перспектива которых в любом случае его не очаровывала. Конечно, причина не в этом. Это все из-за Шэронн. Она помешала ему.

Он перевел на супругу затуманенный взор — в глазах у него двоилось. Шэронн свернулась калачиком в кресле, скинула туфли и смотрела по телевизору рождественскую комедию; лицо ее при этом оставалось безучастным, суровым, она ни разу не улыбнулась. Рядом с ней, как всегда, стоял неизменный стакан с шипучкой. Почему он позволил ей помешать ему выполнить то, что, безусловно, было его гражданским долгом? События тех первых выходных декабря уже казались необъяснимыми. Как мог он, разумный вроде бы человек, которому в этом году исполнится сорок, позволить своей жене — женщине, которая на двенадцать лет моложе, модели, причем далеко не супермодели, которая не умеет ничего, только прогуливаться взад-вперед по подиуму на показах третьеразрядного дизайнера Америго, — как мог он позволить ей указывать, что ему делать? А сейчас с ним бог знает что может произойти. Ему совсем не понравились слова о том, что мешать следствию — преступление. Если его вызовут в суд, газеты обязательно об этом напишут.