Властелин суда - Дугони Роберт

А там как раз был тот мужчина.

Он облокотился на металлические перила, опираясь на них как на трость, поднялся на площадку и, хромая, направился к себе в квартиру. Входная дверь была открыта.

— Мельда?

На прилавке валялась ее чугунная сковорода.

— Мельда?

Ни в кухне, ни в гостиной ее не было. Спотыкаясь о разбросанные повсюду предметы, он бросился в спальню и включил свет. На полу возле закрытой двери в ванную лежала брошенная туфля. Белая, на мягкой подошве. Туфля Мельды.

— Мельда?

Слоун никогда не закрывал двери в ванную. Выходила ванная прямо на океан. Чувствуя биение пульса в ушах, он потянулся к дверной ручке. Если есть на свете Господь Бог, пусть ванная окажется пустой. Он повернул ручку и толкнул дверь. По линолеуму протянулась полоска света, она преломлялась, расширялась, как на циферблате солнечных часов, высвечивая фигуру, сидевшую прислонясь к фаянсовой ванне. Картина была едва ли не мирной. Затем Слоун щелкнул выключателем и замер от невыразимого ужаса: под Мельдой была лужа крови, голова запрокинута, в горле зияет дыра.

Слоун почувствовал, что ноги прилипают к полу, а руки сжимаются в бессильной и смутной вспышке гнева и отчаяния.

— Нет! — тихо вскрикнул он. А потом с мучительной яростью из горла вырвалось: — Не-е-ет!

Упав на колени, он подполз к ней, прижал к груди тело.

Нет. Нет. Нет.

— Дыши! — взмолился он. — Дыши! Пожалуйста! Пожалуйста! Дыши! Сделай вдох! Ну пожалуйста!

Он уложил ее на пол и, посильнее закинув ей голову, прижался ртом к ее рту и стал вдувать в нее воздух, надавливая на грудную клетку, ничего не соображая, растерянный, раздавленный.

— Раз, два, три, четыре, пять.

Один выдох, пять толчков.

Воздух вырывался из ее горла, как из продырявленной шины.

— Три, четыре, пять.

Нет, о Господи, нет...

И опять. Выдох. Три, четыре, пять. Еще. И еще. Комната поплыла в беловатом мерцании.

— Два, три, четыре...

Слабость охватила его, голос его звучал все тише.

Темнота навалилась тяжким грузом, сдавила лодыжки. Он осел на пол. Свет померк. Боль пронзила лоб и виски, еще глубже погружая его во мрак и одиночество, нарушаемое лишь его собственным голосом, замиравшим, как магнитофонная запись, когда садятся батарейки: раз... два... три...

Потом исчезло и это. И он потерял сознание.

26

Стремление отомстить убийцам его псов толкало его вперед, и он гнал жеребца по узкой тропе, посверкивая пистолетами в обеих руках, как это делал Задира Когберн — Джон Уэйн, — когда ехал по прерии в самом захватывающем эпизоде «Настоящего мужества». Но сейчас это было не кино, а жизнь как она есть, а в жизни хорошие парни погибают. Дженкинс гнал жеребца прочь от сарая и дальше по тропе, одной рукой прикрывая лицо от свесившихся ветвей. За спиной он чувствовал прикосновение головы Алекс. Она крепко обхватила его за пояс. Подлесок поредел, показалась асфальтированная дорога. Приостановившись среди деревьев, он несколько секунд наблюдал за дорогой, надеясь, что преследователи не догадываются о ее спасительном существовании. Потом он заставил жеребца перейти дорогу, и они опять углубились в темную чащу на другой ее стороне.

После десяти минут изнурительной гонки, когда у арабского жеребца из ноздрей в прохладу ночи вырывались белые облачка пара, Дженкинс притормозил, переправляясь верхом через ручей, в миле от того места впадавший в залив. Жеребец взобрался на крутой береговой откос, и, ощутив под конскими копытами твердую почву, Дженкинс оглянулся назад на свою ферму, похожую на вигвам, сложенный из еловых ветвей. Спешившись, он привязал коня к дереву, помог Алекс слезть и усадил ее, прислонив спиной к стволу. Когда он рванул рукав ее блузки, чтобы осмотреть рану, она поморщилась.

Ей посчастливилось. Пуля срикошетила о дерево и лишь оцарапала ее. Отметина останется, но ничего опасного. Рана уже затягивалась.

Он отрывал зубами лоскут материи.

— Надо показать тебя доктору, — сквозь стиснутые зубы проговорил он.

— Ты что, жеребца назад отвести хочешь?

Он оторвал еще один лоскут и стал накладывать ей повязку.

— Это уже не твое дело, Алекс.

— Теперь мое.

Завязав узел, он наложил новый лоскут.

— Рана поверхностная. Когда ты девчонкой гоняла на велосипеде во дворе отцовского дома, у тебя небось бывали раны и похуже.

Она оттолкнула его и попыталась встать.