Невыполнимая миссия в Сомали - Вилье Жерар де

Его взгляд остановился на небольшой груде камней в северной части двора, которая еще недавно была изящной пирамидкой, возвышавшейся на северной башне. Это шум ее падения они услышали. У Малко даже сердце сжалось от огорчения. Теперь нужно нанимать каменщика, ставить леса...

Ремонт будет стоить целого состояния. И получится неизвестно что... Старуха Ильзе появилась из кухни и, качая головой, смотрела на это бедствие. Рачительная хозяйка, она знала цену деньгам.

– Господь сердится на вас, герр Хохайт.

В этом есть резон, подумал Малко, который только что переделал половину фасада за такой пустяк, как пятьдесят тысяч долларов. Временами он жалел, что не владеет золотом негуса... Тогда бы он смог, наконец, полностью перестроить свою дорогую игрушку. Разрушенная пирамидка приводила его просто в отчаяние. И это в середине июня, когда теоретически не бывает плохой погоды. И вдруг буря, которая пришла с востока. Определенно, все, что приходит с востока, – плохо! В сорок пятом русские конфисковали парк замка и отдали его венграм, и Малко пришлось выкупить несколько участков земли у соседей, чтобы замок не стал похож на загородный домик.

Может быть, плюнуть на все это и обосноваться в Вене, в городской квартире?

Но кто купит замок? Не может же он поджечь его. А он-то намеревался провести спокойный уикэнд с Александрой. Да, теперь не до удовольствий. Пока он размышлял о несправедливости небес, скорбно созерцая обломки того, что еще недавно так украшало замок, в дверь выглянул Элько Кризантем и заорал, перекрикивая шум ветра:

– Вашу светлость просят к телефону...

– Меня нет! – рявкнул Малко.

Кризантем исчез.

Ему действительно не хотелось ни с кем разговаривать. Пирамидки на улице не валяются. Тридцать секунд спустя голова мажордома-турка снова появилась в дверях:

– Он настаивает, Ваша светлость.

– Мужчина или женщина? – спросил Малко, надеясь на возможную компенсацию небес.

– Мужчина, – крикнул турок.

Малко замерз на ветру, рубашка хлестала его по телу, он оставил, наконец, останки пирамидки и вернулся в дом. На круглом мраморном столике в холле лежала снятая трубка.

– Элько, – жалобно попросил он, – скажите, что я уехал в Азербайджан на неопределенный срок.

– Но господин настаивает, – возразил турок. – Он говорит по-английски, что это важно.

Малко не ответил. Его вдруг охватила страшная усталость. Это судьба.

Он был близок к тому, чтобы поверить, что это ЦРУ наслало бурю на замок Лицен.

– Ладно, я возьму трубку в библиотеке, – сказал он покорно. Александра сидела на кушетке в той же позе, даже не поправив задравшуюся юбку. Малко были видны только ее лодочки с ремешками, стоящие на лакированном столике, да длинные ноги, обтянутые красно-коричневыми чулками, с полосками белой кожи, уходившими под юбку. Она курила «Ротманс», критически разглядывая ногти на левой руке.

Он уселся рядом с ней, снял трубку и услышал, как Кризантем повесил трубку в холле. Несмотря на раздражение, желание вдруг вернулось к нему.

– Алло, – сказал он. – Князь Малко слушает. – Его левая рука скользнула по нейлону на теплую ляжку и собралась отправиться дальше. В правом ухе неприятно звучал раздраженный голос заместителя начальника отдела планирования ЦРУ Дэвида Уайза.

– Малко, черт побери! Где вы болтаетесь?

Ответить он не успел. Александра решительно убрала его пальцы со своего бедра, шепча ему в левое ухо:

– Нельзя делать два дела сразу.

Это было уже слишком. Положив трубку на бархат, он молча встал, расстегнулся, переступил через левую руку Александры, встал на колени на толстый ковер, обхватил молодую женщину за бедра, притянул к себе и вошел в нее. При этом он подумал, что настолько же циничен, насколько доступна эта женщина.

Углубившись в нее, он снова взял трубку, откуда доносились яростные «алло» американца.

– Чем вы, в конце концов, заняты? – взорвался Дэвид Уайз.

– Двумя делами одновременно, – ответил Малко.

Заместитель директора отдела планирования издал неразборчивый недовольный возглас и начал объяснять Малко, чего он от него хочет. Александра не сопротивлялась, ее глаза были закрыты, а пальцы играли бархатной обшивкой дивана. Лицо ее не выражало никаких эмоций.

Очень медленно Малко двигался взад и вперед, постепенно ускоряя ритм, сосредоточившись на изысканном ощущении. Равнодушие Александры постепенно переходило в волнение, которое бросало ее живот навстречу Малко, а потом обратно. Ее только что накрашенные ногти перестали играть с бархатом и вцепились в него. Ее таз приподнялся, она стала дышать чаще. Малко становилось все труднее понимать, что говорил ему Дэвид Уайз.