Знак шпиона - Троицкий Андрей

Подходящего пассажира Медников приметил на Проспекте Мира, в квартале от метро на мостовой стоял мужчина в плаще с кейсом и болтал в воздухе свободной рукой. Медников притормозил, мужчина распахнул дверцу, уперевшись ладонью в крышу, просунул голову в салон.

– Шеф, на Рязанку.

– Сколько? – спросил Медников, приглядываясь к незнакомцу. Лет сорок пять, лицо удлиненное, тонкая полоска усов, залысины, телосложение среднее. Этот подойдет.

– Не обижу, – ответил мужик.

– Залезай, – кивнул Медников.

– Подожди. Уно моменто.

Отставив дверцу раскрытой, мужчина отлепился от «Волги» сделал несколько шагов к тротуару. Медников увидел женщину в желтом плаще, стоящую возле фонарного столба. Дамочка явно перебрала лишнего, и если бы не столб, за который она держалась, резкий порыв ветра повалил бы её в грязную лужу у бордюрного камня. Кавалер бережно подхватил свою даму за талию, помог перешагнуть лужу и повел к машине. Медников лег корпусом на пассажирское место, ухватился за ручку и, хлопнул дверцей и поехал дальше.

– Черт, только пьяной суки тут не хватало, – проворчал он. – Двое это слишком много.

Медников свернул в сторону Алексеевской, остановился возле магазина «Дачник», прошелся по залам и, ничего не купив, вернулся к «Волге». Те люди, которые ведут за ним слежку, должны отметить в своих отчетах, что объект, находясь за рулем своей машины, менял направления движения. Но не потому, что увидел слежку и хотел оторваться от преследования, просто Медников, ничем не выдавая беспокойства или тревоги, по дороге заезжал в знакомые ему хозяйственные магазины, чтобы присмотреть или купить кое-какие мелочи, которые требуются в дачном хозяйстве. Молоток, редуктор, гвозди… Поэтому его метания по городу легко объяснимы. Филеры также укажут в отчетах, что Медников подобрал и подвез случайного пассажира. Этот мелкий эпизод тоже вполне логичен. Объект, переезжая от магазина к магазину, сжег много бензина. Почему бы не компенсировать эти расходы, подбросив попутчика?

Удача улыбнулась Медникову, уже терявшему надежду, минут через двадцать. Возле старого здания заводской амбулатории с тротуара на мостовую шагнул мужчина в длинной кожаной куртке и клетчатой кепке. Медников остановился, изучая внешность человека, спросил, сколько пассажир платит и куда тому ехать.

– На Автозаводскую.

– Садитесь, – кивнул Медников, решив, что райончик выбран как на заказ, не слишком удаленный от центра, зато темный, с множеством старых дворов, где и днем не сразу сориентируешься.

Пассажир устроился на переднем сидении, положив на колени барсетку, снял кепку, стряхнул с неё под ноги капли дождевой влаги.

– Фу, ну и погодка, – сказал пассажир и назвал адрес и даже номер дома. – Утром зима, вечером осень. Жена сказала: Игорь надень сапоги. А меня угораздило в новых ботинках выйти.

– Да, погода шепчет, – Медников своим емким глубокомысленным замечанием исчерпал сразу и до дна глубокую тему природных катаклизмов.

Минут десять ехали молча, пассажир, спросив разрешения, закурил и стал через стекло разглядывать рекламные плакаты и расплывчатые огоньки вечернего города, будто находил в этом однообразном зрелище кукую-то понятную лишь ему одному прелесть. Он сосал свою сигарету, стряхивая пепел через полуопущенное стекло, не подозревая о том, что жить ему остается минут десять или около того. По салону плыл запах свежего алкоголя, видимо, в этот вечер Игорь, которому не сиделось дома под боком жены, успел не только ботинки обновить, но и, сделав остановку в забегаловке, вмазать двести водки.

– Еду жилплощадь смотреть, – докурив сигарету, сказал пассажир. – У нас квартира маленькая, нашли вариант с доплатой. Двое детей все-таки.

– Ну, поздравляю, – неизвестно чему обрадовался Медников. – По сегодняшним меркам вы – многодетный отец. А мне вот детей бог не дал. То есть, дать-то он дал, но обратно взял.

– Как это?

– Умер мой ребеночек. Еще в младенчестве. Бедняжка.

– А что случилось?

– Воспаление… Как его там. Воспаление легких. Не уберегли, короче говоря, да.

Несколько минут проехали в тягостном молчании. Медников, мысленно ругал себя за то, что не к месту ввернул эту маразматическую исповедь, слезоточивую историю о ребеночке, якобы умершем от воспаления легких. К чему это он? И с какой целью соврал? Из любви к художественному слову? Нет, дело не в этом. Сам он, кажется, не испытывает нервного напряжения, но помимо воли человека выдают не только беспокойные руки или расширенные зрачки глаз, но и язык. Излишняя болтливость, все эти умершие детки и прочая ахинея, только от нервов, от волнения.