Шпион особого назначения - Троицкий Андрей

Когда, наконец, пробрала дремота, зазвонил телефон. Колчин вскочил, не включая света, подлетел к столу, схватил трубку мобильного телефона.

Голос Истомина казался ровным и спокойным.

– Теперь ты в Москве? – спросил Истомин. – Я так и подумал. Да и чего там делать, в Чехии? В Праге у тебя не оставалось работы. И друзей, и женщин не осталось. Даже трахнуть некого. Скучновато. Правильно? Или я ошибаюсь?

– Правильно, – ответил Колчин.

Послышался смешок. Колчин решил, что Истомин наверняка ничего не знает о смерти Милы Гресс. О смерти брата точно не знает. Иначе он не позволял бы себе шутки и смешки, похожие на свиное хрюканье.

– Что с моими деньгами? – спросил Истомин. – Ты не забыл о сроке? Часы тикают.

– Помню: двадцать третьего октября. Все вопросы с руководством улажены. Большие люди в Москве пришли к выводу, что лучше заплатить, чем… Ну, ты понимаешь. Мы ведь разговариваем по открытой линии. Деньги будут зачислены на банковский счет.

– Хорошо. Значит, в вашей конторе работают не одни дремучие идиоты. Еще остались люди с извилинами. Бывай здоров. Я еще позвоню.

– Подожди, нужно кое-что уточнить. То есть банковские реквизиты. Надо проверить цифры…

Истомин оборвал Колчина.

– На той бумажке есть все цифры. Зря тянешь время. Пока.

Колчин услышал короткие гудки. Он выругался, нажал кнопку отбоя, зажег свет, сел к столу и распечатал пачку сигарет. Через пять минут позвонил Беляев.

– Слышали твой разговор, – сказал он. – Выяснили, что он звонил по сотовому телефону. Скорее всего, из автомобиля, который двигался. Это где-то в районе кольцевой дороги. Если бы ты поговорил с клиентом еще хоть одну минуту…

– Истомин не так глуп, чтобы попасться на эту хитрость.

Колчин положил трубку, выкурил еще одну сигарету, пошел на кухню, сделал еще пару бутербродов, разогрел чайник, потому что кислого молока больше не осталось.

Он долго сидел у окна, жевал твердый сыр, хлебал кипяток и бездумно наблюдал, как по улице движутся машины, оставляя на мокром асфальте золотые полосы света. Вернувшись в комнату, лег на диван, заложил ладони за голову. Дождь припустил с новой силой. Комната наполнилась шорохами, по стенам заметались голубые и серые тени. Надо бы встать и задернуть шторы, но подниматься не хотелось, сил на эту малость уже не осталось.

Дремота уже путала мысли, когда телефон зазвонил снова. Колчин поднялся, нащупал рукой трубку. Беляев говорил взволнованным голосом.

– Недавно тетка Истомина вернулась из морга. И первым делом набрала телефонный номер. Знаешь чей? Да, его самого. Этой старой перечнице Елене Ивановне известен московский телефон Истомина. Не мобильного, а стационарного телефона. А трубку снял племянник. Теперь мы знаем, где его лежбище.

– Адрес, давай его адрес, – прошептал Колчин.

– Не сходи с ума.

– Адрес.

– Черт побери. Ты псих. Ты ненормальный. Завтра запишись на прием к невропатологу. И не пропускай не одной процедуры.

– Я прошу…

– Черт бы тебя драл. Знаешь, что за такие дела бывает? Нас с работы вышибут, званий лишат, под трибунал отдадут, шкуру спустят без анестезии, по стенке размажут тонким слоем.

– Давай адрес.

– Записывай. Московская область, Раменское. Перед въездом в город свернешь налево, увидишь указатель «Дачные участки Академии художеств». Видимо, Истомин не первый год снимает там зимний дом со всеми городскими удобствами, московским телефоном и спутниковой тарелкой. Хозяина этой хибары известный художник. Сейчас его в городе нет. Зимой и осенью он живет то ли во Франции, то ли в Италии. Итак, улица Полярных летчиков…

Московская область,Раменское. 21 октября.

Дальняя окраина подмосковного городка тонула в непролазной грязи, лужах и ночном мраке. «Жигули» Колчина долго петляли по улицам и переулкам, колеса месили жидкую глину, а фары выхватывали из темноты деревянные домишки с черными окнами, унылые складские постройки, кособокие заборы, голые ветви старых разросшихся вширь деревьев. Но на пути не попалось ни стрелки, ни указателя, ни щита с надписью «Дачные участки Академии художеств».

За те сорок минут, что Колчин колесил по окрестностям, навстречу попался лишь один автобус с потушенными фарами. Обдав «Жигули» грязью, он промчался мимо, исчез, словно одинокий призрак. Прохожих не видно, жизнь замерла до самого утра. Только где-то далеко, в районе железнодорожной станции, кричали пассажирские поезда дальнего следования, тяжело гудели товарняки. Руки устали крутить скользкую баранку, Колчин злился на себя за то, что пропустил нужный поворот, злился на Беляева, не знавшего или не сумевшего толком объяснить дорогу до академических дач.