Компания чужаков - Уилсон Роберт

Фосс упорно молчал, и капитан, не зная уж, что делать, поднялся с места и подошел к двери, вплотную к нему.

— Я знал Вебера, — пробормотал Фосс, понимая, что ничего-то он не знал.

— Его застукали в кровати с мальчишкой — рассыльным мясника.

Вернувшись к себе, Фосс написал родителям. Письмо вконец опустошило его, руки тяжело и безнадежно повисли вдоль тела. Он рано лег в постель и проспал до утра, хотя дважды просыпался, и лицо его было влажно от слез. Утром его разбудил ординарец с приказом от генерала Цайтлера явиться немедленно.

Цайтлер заботливо усадил его, сам, против обыкновения, сел напротив, перегнулся к нему через стол, даже разрешил курить. Добрый дедушка, а не строгий начальник.

— Плохие новости, — сказал он, машинально поглаживая ляжку. — Печальные новости. Ваш отец умер вчера вечером…

Фосс уперся взглядом в левое плечо Цайтлера. В ушах шумело так, что больше он ничего не расслышал, в сознание вплыли лишь слова «отпуск по семейным обстоятельствам». К полудню он уже стоял освещенный мертвенным зимним светом у железнодорожных путей. Серый мешок с одеждой у ног, рядом — небольшой коричневый чемоданчик. На горизонте чернела кромка далеких сосен. Берлинский поезд отправлялся в час пополудни, и, хотя Фосс ехал навстречу безысходному горю матери, в глубине души он чувствовал: для него наступил рассвет, новое начало. Какие возможности откроются перед ним, стоит лишь покинуть заколдованный мир, волчье логово — «Вольфшанце»?

Глава 5

— Нет-нет, к нам прислали офицера, — рассказывала фрау Фосс. — Полковника Линге, ты же его помнишь, старый друг твоего отца, тоже в отставке, хороший человек, не такой формальный, как все они, разумный чуткий человек, он понимает, что не все люди одинаковы, умеет найти подход, не то что большинство военных. Конечно, как только твой отец увидел Линге, он сразу догадался, в чем дело. Но, понимаешь… — И мать беспомощно заморгала, не справляясь со слезами, они катились по ее щекам быстрее, чем она успевала отирать их скомканным платком, обшитым порванным кружевом.

Подавшись вперед, Карл придержал ее руку. Совсем не такой помнил он руку матери, не такой костлявой, изношенной, с проступившими голубыми жилками. Как быстро горе высасывает ее: три дня без пищи, три ночи без сна, мысли бесконечно, безостановочно кружат по спирали вокруг одного и того же черного неподвижного центра. Ее сокрушило нечто более сильное, чем тяжкий недуг; ведь организм продолжает сопротивляться и в болезни, а у матери скорбь подавила инстинкт борьбы за жизнь. Не было стимула бороться. Она уже сдалась. Разум, лишенный прежнего смысла и цели в жизни, вымещает свою утрату на теле, изводит его. Карл крепко сжал руку матери, словно пытаясь передать ей свою молодость, неугасшую надежду.

— Это было неправильно. — Мать старалась строить фразы так, чтобы не сказать «он», «отец был неправ». — Не следовало возлагать такие надежды на твое письмо. Я-то поначалу не очень и надеялась, но он буквально заразил меня… Весь день безвылазно сидел дома и говорил, говорил только об этом, пока мы оба не превратились в свечки на окне — ждали, горели!

Она высморкалась и прерывисто, глубоко вздохнула.

— Ждали — и дождались полковника Линге. Они с отцом ушли в кабинет. Довольно долго разговаривали там, потом отец проводил полковника. Пришел сюда, в гостиную, выглядел как будто спокойным. Он сказал мне, что Юлиус умер, что полковник Линге рассказывал о нем много хорошего, просто героического. Затем отец вернулся в кабинет, заперся там. Я поначалу не очень испугалась. Теперь-то я понимаю, почему он был так спокоен: уже все решил. Я просидела тут одна до самой ночи и пошла в постель, по дороге постучала в его дверь. Он велел мне ложиться, обещал прийти позднее. И пришел, очень поздно, часа в два или в три. Лег и уснул, или не уснул, но лежал тихо, даже не шелохнулся. Поднялся, когда я еще спала. Дождался меня в кухне и сказал, что пойдет к доктору Шульцу. Я потом спрашивала доктора Шульца, отец действительно зашел к нему. Просил выписать успокоительное. Доктор Шульц был к нему очень внимателен, порекомендовал какие-то травяные настои, измерил давление — оказалось высокое, но не то чтоб зашкаливало. Доктор Шульц даже спросил его: «Вы же не собираетесь поступить опрометчиво, генерал?» Твой отец сказал в ответ: «Кто? Я? Нет, что вы, зачем же я, по-вашему, пришел сюда?» — и с тем ушел. Он поехал в Гавель, проехал Ванзее насквозь, припарковал машину, прошелся по берегу озера, выбрал место и выстрелил в себя.