Смерть на брудершафт (Фильма 3-4) - Акунин Борис

Однако везение сегодня окончательно отвернулось от бедного шпиона. Оказалось, что Степкин торчал на крыльце не просто так. Минут через пять к нему вышла кельнерша Зося, уже не в фартучке и наколке, а в клетчатой накидке и шляпе с целлулоидными фруктами (в столицах такие носили позапрошлым летом). Милашка взяла механика под руку, через деревню Панска-Гура они пошли вместе.

Шепотом обругав злую судьбу, Зепп подозвал Тимо.

— С членами экипажа ни черта не выходит. Попробуй подобраться к объекту через пролетариев. Ну, не мне тебя учить.

Хотя во имя экономии времени сказано это было по-немецки, Тимо все равно не понял. Образование у него было всего четыре класса, и трудные слова ему давались плохо.

Наморщив плоский лоб, верный оруженосец переспросил:

— Через кого?

— Через нижних чинов. Через солдатню, — терпеливо пояснил Зепп. — Ты что, слово «пролетарий» не знаешь?

— Знаю. На красных флагах часто пишут. «Пролетарии, объединяйтесь». Никогда не задумывался, кто это.

— Уйди, а? — попросил Теофельс. — Без тебя тошно.

Сам не зная зачем, потащился вслед за чинной парой. Не ломать же было кости Степкину в присутствии свидетельницы?

С другой стороны, может, он ее проводит до дому и останется один?

Но зауряд-прапорщик был не настолько глуп. Довел даму до аккуратного домика с белеными стенами и нарядным крылечком, над которым нависал кокетливый козырек, поднялся и уверенно вошел внутрь.

Очевидно, отношения влюбленных уже миновали порог светских условностей, мысленно сыронизировал Зепп.

Чтобы проверить, как далеко преодолен порог, он подобрался к самому окошку, прикрытому лишь тюлевой занавесочкой. Створка по теплой погоде была приоткрыта, так что имелась возможность не только подсматривать, но и подслушивать.

Предупреждение для дам и родителей: откровенная сцена!

Панскогурские Ромео и Джульетта стояли в чистенькой комнате, которая, судя по мебели, служила одновременно гостиной и столовой. Разглядывать убранство Зеппу было некогда и незачем, он лишь приметил литографию с польским героем Костюшко и сверкающий посудой буфет-«горку».

Степкин был неизящно скрючен — он деловито и жадно чмокал свою невесту в полоску кожи между манжетом платья и нитяной перчаткой. Зося смотрела на его затылок со снисходительной улыбкой.

— Обожаю… Обожаю… Королева моя… — шептал механик.

Расстегнул на ее рукаве пуговки, стал целовать предплечье.

— Не сегодня. Я так утомлена.

Гауптман печально приподнял брови: эта фраза свидетельствовала о том, что пани Зося не сумела сберечь себя до свадьбы. Хотя в ее возрасте беречь, вероятно, давно уже нечего.

— А я умру! — жалобно пригрозил зауряд-прапорщик. — Сердце лопнет…

Угроза подействовала. Зепп давно знал: женщин сильней всего впечатляют именно нелепости.

— Ну хорошо, хорошо… Но только на минутку и ничего такого.

— Только поцеловать! Только поцеловать! — засуетился Степкин и с хитрым видом кивнул на дверь в соседнюю комнату. — Вон там, ладно?

Потянул за собой не всерьез упирающуюся красотку.

Зепп оглянулся, убедился, что штакетник надежно укрывает его со стороны улицы, и тоже переместился — к следующему окну. Здесь подглядывать немножко мешал горшок с геранью, но все равно было видно.

Разумеется, соседняя комната оказалась спальней. С грудой подушек и подушечек на пышной кровати, украшенной металлическими шарами. С вышитыми половичками. С обрамленной бумажными розочками картинкой: Дева Мария и Младенец.

— Сумасшедший, ты сумасшедший. — Хозяйка дала сопящему ухажеру усадить ее на кровать. — Что с тобой поделаешь? — Она очаровательно картавила на букве «л». — Ладно. Подожди…

Чаровница скользнула за матерчатую ширму с изображением Фудзиямы и зашелестела одеждой. Зауряд-прапорщик тоже стал разоблачаться. Под гимнастеркой на груди у него висела большая ладанка на суконном шнурке. Механик снял ее и, прошлепав к двери, повесил на гвоздик, вколоченный в косяк. Было ясно, что этот загадочный ритуал он исполняет не впервые.

Из-за ширмы тем временем выплыла роскошная пани Зося, в невесомом розовом неглиже напоминающая кремовый торт, и села на ложе. Вынимая из пышных волос заколки, спросила:

— Что у тебя в этом мешочке? Почему ты всегда его снимаешь?